Ненависть к тюльпанам - [10]

— Все эти продукты принёс нам в подарок твой дядя Франс! — сказала мать, улыбаясь своему брату.

— Да! — сказал Франс. — Я был так занят, что совсем забросил заботу о моей сестре! И о моём зяте! И о моём племяннике!!!

Еда у меня во рту потеряла всякий вкус. «Возможно, — мелькнуло у меня в голове, — есть несколько причин для его прихода, но одна из них, несомненно, — я!»

— Это лучшая ветчина, какую я пробовал с тех пор, как началась война! — высказал нейтральный комплимент мой отец.

— NSB проводит важную работу, и за это нас хорошо кормят!

— Я это вижу, — заметила мать. — Франс, я готова поспорить, что ты прибавил килограмма три!

Её замечание было верным. Франс всегда был худощавым блондином, как и его сестра, с кадыком, сильно выступавшим вперёд, что делало его более поджарым, чем в действительности. Теперь же дядя Франс прямо-таки лоснился; моя мать с её зелёной жилкой на виске пока ещё выглядела стройной, но все мы смотрелись просто убого.

Мать сияла от удовольствия, угощая хорошей пищей, подаренной братом, а кроме того, это придавало ей ещё больший вес в заботе о доме и о близнецах.

Отец ничего не говорил, не желая потакать её счастью, особенно потому, что это не он принёс продукты в дом.

Молчание отца не пришлось по душе дяде Франсу.

— Я знаю, что говорят люди, — сказал дядя Франс. — Они говорят, что добропорядочные голландцы не вступают в NSB! Не так ли, сестрица?

— Да, я слышала что-то такое! — осторожно ответила мать, не любившая политических дискуссий.

— Люди болтают о разном, — продолжал дядя Франс, — и в их словах много неправды. Неправда и то, будто порядочные голландцы не вступают в NSB! Ведь я же порядочный голландец, не так ли? — обратился он к моим родителям, и они оба кивнули. — И я знаю, что другие члены NSB тоже порядочные голландцы!

— Ну, не все из них! — заявил отец. Он явно умышленно позволил себе такое.

— Не бывает на сто процентов порядочных организаций! Так же, как и семей! — Дядя Франс кинул быстрый взгляд в мою сторону.

— Я не понимаю, о чём ты, Франс? — В голосе матери послышались слёзы.

— Не волнуйся, всё просто и ясно.

— Тогда поясни, пожалуйста, и мне! — Она повернулась к нему.

— Немцы вступили в борьбу за построение нового мира для таких людей, как мы. Мира без евреев и коммунистов! Мира, где порядочным людям живётся лучше! Такой мир необходимо защищать! Сможет ли кто-нибудь остановить Германию? — Дядя Франс явно вошёл в азарт. — Англия? Она слишком мала! Русские? Они не захотят умирать за Сталина! Американцы? Если они и придут сюда, то явятся слишком поздно! А Гитлер привёл Германию от бедности и разрухи в число самых мощных стран!.. Знаете, что привлекло меня к национал-социализму больше всего? Песни! Я никогда в своей жизни не бывал счастливее, чем в минуты, когда стою на площади среди сотен других людей, поющих общую песню и испытывающих единые чувства!

Мне было заметно, что некоторое облегчение проступало на лице матери по мере того, как брат объяснял для неё суть вещей. Но мне не хотелось, чтобы она поверила всему, сказанному им.

Я-то, конечно, не мог ничего возразить, однако мой отец мог, и он наконец высказался.

— Может быть, всё это правда, Франс, но я скажу тебе одно — это очень скверная война, и она завершится большим несчастьем! Особенно, если ты окажешься на проигравшей стороне.

— Так что же нам делать — избегать выбора сторон?

— Почему бы и нет? Ведь была же Голландия нейтральной во время Первой мировой войны!

— На этот раз слишком поздно менять свой выбор. Нравится нам или не нравится, но Голландия уже вовлечена в войну. Нейтралитет сейчас не является предметом обсуждения!

— Возможно, не является для страны, — сказал отец, — но это мой выбор!

Мать заёрзала на стуле и кинула на отца взгляд, не поощрявший его политические доводы.

— Я поясню тебе, почему человек не может быть нейтральным сам по себе, — сказал дядя Франс. — Потому, что ты обязан сделать правильный выбор, если хочешь прокормить свою семью!

Он коснулся больного места.

Отец откинулся на спинку стула.

— Мы пока ещё не голодаем!

— Ещё нет! Но предстоит долгая война, и ты прав, ситуация будет ухудшаться, прежде чем она улучшится. Я же не призываю каждого присоединиться к NSB. Я только говорю, что люди могут, по крайней мере, выслушивать наши призывы, как вот только что делала моя сестра.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему в ответ.

В этот момент она была более его сестрой, чем моей матерью или женой моего отца.

Отец никак не отреагировал. Я страстно желал, чтобы он сказал что-нибудь и изменил настроение за столом, пока общее внимание не обратилось в мою сторону.

— Итак, первый шаг, — дядя Франс перешёл на лекторский тон, — выслушивать! Второй — обдумывать! И третий — демонстрировать поддержку! Если же возникнет какое-то осознанное чувство, то тогда, и только тогда, человек должен задуматься о присоединении!

— Большинство из тех, кто присоединяется, — сказал отец, — не проходит такие шаги. Они с вами ради ветчины, а завтра пошлют всё к чёрту!

— Но ведь ты тоже ешь ветчину, — хмыкнул Франс.

И опять отец не смог ничего возразить на это.

Я с ужасом понял, что сделал дядя Франс. Угодив моей матери и пристыдив моего отца, он распространил свою власть на моих родителей, так что теперь они будут ослаблены, защищая меня.