Ненаследный сын императора. Часть 1 - [72]

Канцлер, придя в себя, ошеломленно взирал на неподвижную фигуру российского самодержца… Потом перевел взгляд на меня:

— Ты-ы-ы… Ты же видел! Это случайность! Я… Я не мог!

Приступ ярости, охвативший его ранее, сменился отчаянием. Упав рядом с телом императора на колени, он затравленно смотрел на него, боясь прикоснуться. Я нехотя сдвинулся с места, наклонился и пощупал пульс. Спустя пару секунд я почувствовал, как легко трепыхнулась жилка под моими пальцами.

— Жив. — угрюмо обронил я. — К лучшему ли это — не знаю. Вызывайте лекарей.

Поднялся и повернулся к выходу. Внезапно Громов схватил меня за рукав.

— Ты. Ничего. Не видел. Понял? Ты знаешь, что я этого не хотел!

Я горько усмехнулся.

— А что видели вы? Пока император не в себе — скажем, от горя — вы будете решать судьбу Владимира. И более того, сейчас может решится и судьба империи… Вы готовы помочь взойти на трон человеку, не знающему ни жалости, ни сострадания, не способного отвечать за свои поступки — только потому, что он — Романов? Вы любите Россию, вы живете ею. Так откройте глаза!

— И что ты предлагаешь? Рвешься к власти? Что можешь дать империи ты, последыш финских мятежников?

— В душе я больше русский, чем вы! Я мог бы искать убежища заграницей, я мог бы просить помощи у моих, весьма могущественных союзников — но это мне не понадобится! Для всего народа я — Романов! И это моя страна! И я взойду на престол под приветственные крики простого народа, при поддержке гвардейского Императорского полка! Хотя бы для того, чтобы не допустить кровопролития и бунта, что ждут страну, если Владимир попытается взять власть в свои руки! И вы должны сейчас решить — вы вместе со мной будете трудиться на благо империи или примете заслуженную кару за покушение на особу императорских кровей…

Я кивнул на бессознательное тело императора. И задумчиво обронил, направляясь к выходу:

— Думайте, Владимир Алексеевич. И кто знает, что будет для вас лучше — чтобы император поправился или… — Я красноречиво взглянул в его глаза, полные смятения. Потом закончил: — Все в ваших руках.

Закрыв за собой дверь, я увидел толпу гвардейцев, обеспокоенно смотрящих на меня. От явного сочувствия, что читалось в глазах бравых вояк, сопровождавших меня в моем недавнем шествии со скорбной ношей, во мне снова всколыхнулось горе. Я яростно сжал зубы — нет! Не сейчас!

— Ваше высочество… — помявшись, обратился один, — что же решил император? Неужели наследнику вновь все сойдет с рук?

Остальные загомонили, взволнованно переговариваясь. Молодой парнишка, отчаянно покраснев, выкрикнул: — Не допустим! На штыки!.. — от волнения дав петуха, сбился, на его глазах выступили злые слезы…

Я обвел тяжелым взглядом всех. С таких разных лиц — совсем юных, с ярким румянцем, и опытных, отмеченных возрастом и непростой жизнью — на меня взирали горящие одинаковой верой и надеждой глаза.

— За поддержку благодарю. Но и самосуда не позволю! Существуют законы и убийца ответит по всей их строгости, невзирая на титулы! В этом я даю вам слово. Я — Алексей Романов!

Переждав волну одобрительных выкриков, я продолжил:

— Императору стало плохо от всего случившегося. Сейчас с ним канцлер, князь Громов. Позже они объявят своё решение о судьбе Владимира Александровича.

Развернувшись, я отправился в сторону своих комнат. Я чувствовал, что достиг предела своей выдержки, своего самообладания. Мне жизненно необходимо было остаться одному — никого не видеть и не слышать.

— Хоть немного покоя, хоть чуть-чуть… — шептал я сам себе, прикрыв глаза от боли, раздирающей сердце.

Закрыв за собой дверь своей спальни, я попытался отсечь все события сегодняшнего дня. Но голове кружил хоровод страшных картинок — Владимир со зверским оскалом, ломающий шею беззащитной Даше, её обмякшее, безжизненное тело на моих руках, лица императора и канцлера… Ни об одном своём слове, произнесенном сегодня, я не жалел. Пора было раскрыть карты, показать зубы… Больше я не позволю творить бесчинства, прикрывая их императорской волей. И только невыносимо горько было осознавать — чтобы избавиться, наконец, от постыдного страха и нерешительности, понадобилась такая страшная жертва. И сколько бы жизней мне не удалось впредь спасти, одна эта — самая драгоценная, самая важная для меня, была утеряна безвозвратно. И этот грех, тяжким грузом легший на мою душу, мне нести до самого конца. Хотя, — невесело усмехнулся я, — не факт, что этого конца мне придется ждать долго.

Мои тягостные размышления прервал шум и непонятная возня, неясно доносившиеся из-за плотно закрытых дверей. Внезапно они распахнулись, в комнату влетел запыхавшийся гвардеец из моей личной стражи, на бегу придерживающий бьющую но ноге церемониальную саблю со змеящимся по ножнам узором из слабо светящихся рун.

— Ваше Высочество! Император… — он перевел дух, с каким-то непонятным чувством глядя на меня, — Император, ваш батюшка, скончался!

Я медленно поднялся, выпрямился. В голове промелькнула мысль: — Значит, Громов сделал свой выбор!

Стремительным шагом я снова приближался к кабинету императора. В помещении было людно, вокруг тела Александра суетились лекари, у входа топтались караульные, явно не понимающие, что делать и куда бежать. В кресле, сгорбившись, сидел Громов, обхватив голову руками.