Немтырь - [11]

Нет, не ждали. Нет, не пришли. Нетронутый суп на холодной печи. Слегка приоткрытая дверь. Перевернутая чашка на столе. Воткнутая в щель бревна ложка. Спички, керосиновая лампа. Кусок бересты у печи для растопки. Легкие тапочки из кожи у входа. Открытая тетрадка с карандашом. Все так же, как утром, когда уходил.

В подавленном состоянии Янис присел на чурку у сеней, долго сидел, слушая тайгу. Сквозь легкий шум ветерка в вершинах деревьев ему чудились голоса людей. В редких призывах птах слышал шорох травы под ногами идущих. Журчание ручейка представлялось звяканьем уздечки. Вспорхнувший неподалеку рябчик напомнил лошадиный храп. Услышав это, парень резко поворачивался в сторону, откуда должны прийти отец и братья. Насторожившись, затаив дыхание, ждал. Потом опускал плечи, потупив взгляд в землю, тяжело вздыхал: показалось.

За избушкой тонко треснул сучок, послышалось шуршание травы, учащенное дыхание. Из-за угла выбежала Елка. Высунув язык, опустив хвост, грязная и мокрая собака, казалось, едва переставляла лапы. Увидев хозяина, радостно заскулила, закрутила задом. Наклонив голову, подошла лизать руки. На своем языке начала рассказывать, где была, чем занималась, как любит его.

Он не оттолкнул ее, обхватил ладонями голову, погладил за ушами, заговорил:

— Вернулась! Ах ты, хорошая! Умница. Где была? Что делала? Чем занималась? Бурундука копала? Смотри у меня, — понизил голос, шутливо пригрозил пальцем, — ругаться буду. Ты же знаешь, что бурундука гонять нельзя. Надо соболя искать.

Та, будто понимая его речь, виновато отвернулась, отошла в сторону под ель. Отряхнулась от грязи и воды, легла на подстилку из хвои, вытянулась во всю длину тела, часто вздыхая боками. Устала!

Янис посидел еще какое-то время, поднялся, пошел в избу топить печь, поставил над огнем котел. В голове роились обнадеживающие мысли: «Придут голодные, с дороги горячего похлебают».

Утро следующего дня разбудило другой заботой. Сегодня надо перекрыть речку, пока не скатилась рыба. Ранний рассвет пропитал за окном толстые деревья матовой синькой — к хорошей погоде. Присев на нарах, взял спички, не зажигая керосинки, затопил печь. Елка, чихнув, заскребла лапой дверь, попросилась на волю. Выпустил ее, занес с улицы казан, поставил греть на плиту. Поднял крышку: супа осталось больше половины. Одному хватит на два дня, на всех будет мало.

Пока нагонялось тепло и грелась еда, сходил на улицу, сделал несколько упражнений. Заниматься утренней гимнастикой с детства требовал отец. Размять тело и согреть мышцы считалось одним из правил перед завтраком и вошло в привычку. Потом умылся в ручье, вытерся чистой тряпкой, бодрый вернулся в зимовье.

За завтраком тщательно вспоминал, что ему снилось. Должен быть какой-то знак: придут сегодня отец с братьями или нет? Однако ничего не прояснилось. Ночью спал крепко, ни разу не поднявшись, чтобы затопить печь или выйти на улицу. Сказывались усталость и процесс выздоровления. Правая нога не доставляла боли, слегка прихрамывая, он мог ходить без палки.

Так и не вспомнив ничего, Янис покормил Елку. Налил несколько черпаков похлебки в деревянное корыто, перемешал с сухарями. Посмотрел в котел: еды осталось не так много, все равно придется варить кашу, — и вывалил содержимое собаке.

Прежде чем идти, написал в тетрадке несколько слов: «Пошел ставить стенку. Приду, накормлю свежим хариусом. Октябрь 3».

От зимовья до речки не так далеко. Надо спуститься с пригорка в займище, обойти завал из деревьев и невысокую скалу и только потом выйти к берегу. Там, на сливе ямы, они перегораживают ее тальниковой стеной, в проходах ставят морды, ловят рыбу.

Вереды ее называют Безымянка. Название передалось от деда. Ее ширина здесь не превышала двадцати шагов. В длину можно пройти за один день от истока до устья. Она брала начало под Черной горой и впадала в Рыбную реку. Та, в свою очередь, пополняла Кан.

Бурная весной, полноводная летом, Безымянка осенью становилась подобна укрощенному скакуну. Тихая и спокойная по плесам и ямам, говорливая в частых перекатах, она имела небольшую глубину. Местами до колена, а где-то до пояса, речка сама выказывала покорность: «Вот я какая! Человек мне друг». Но стоило пойти проливному дождю, становилась неузнаваемой. Прозрачная вода окрашивалась в цвет недобродившей медовухи. Плотное течение горбилось и бушевало, как обрушившаяся с откоса лавина. По поверхности плыли палки, коряги, сорванные с берегов куски дерна. В такие дни Безымянка будто хохотала: «А ну, кто смелый? Подходи! Враз сгребу в свои объятия. Утоплю, не заметишь!».

Глубокой осенью, с первыми морозами речку шуговало. Густую воду на перекатах схватывало комковатым, как вата, мокрым льдом. Своей массой он затыкал наиболее мелкие места, образовывая запруды. Скопившаяся вода выходила из берегов, перемешиваясь со снегом, превращалась в кашу, несла на себе камни, рыбу, вырывала с корнями деревья. Тяжело тому, кто попадет в эту лавину, из нее выбраться невозможно.

Добравшись до русла, Янис посмотрел вокруг. Воды немного. Облетевшие с деревьев листья давно уплыли, подхваченные течением. Упавший с берега на берег старый кедр на месте. Под елкой в сухом месте стоят колья. Подошел к головке ямы, осторожно выглянул из-за него в глубину: над дном рябит, качается тень от черных спин: рыба есть! Вернулся к скале, поднялся по ступенькам на небольшую высоту. Здесь, в каменной нише, накрытые от дождя и снега карнизом, стоят двухаршинные куски тальникового плетня. У стены, наваленные друг на друга, стоят три морды-ловушки для рыбы, на вешалах висят кожаные, просмоленные в швах водонепроницаемые штаны.