Немой миньян - [33]

— Ты, папа, делаешь деревянную птицу, которая не может летать. А у солдата есть живая птица, которая по правде летает, — говорит дочка столяра, и большие, черные, влажные глаза пылают на ее бледном личике.

— Живую птицу можно поймать или купить за деньги; вырезать птицу из дерева, да чтобы она выглядела как живая, намного труднее, — отвечает отец.

— А зачем солдату с деревянной ногой птица, которая может летать? — спрашивает вторая дочка столяра.

— Потому что он сам живет на деревянной ноге, вот ему и нравится не деревянная птица, а та, что может летать, — снова отвечает отец и углубляется в работу.

Чужие мальчишки вокруг него тоже погружаются в задумчивую тишину и напряженно смотрят на полено, которое все больше походит на птицу. В бейт-мидраше полумрак, богобоязненная немота ютится в углах. Аскеты учат Тору про себя или дремлют, опершись на пюпитры. Только из женской молельни доносится веселое пение марширующего солдата: «Соловей, соловей, пташечка…»

Товарищ Генех Бегнис

Товарищ Генех Бегнис живет в полуподвале во дворе Песелеса вместе со своей единственной дочерью Пеей, учительницей идишистской народной школы. Генех Бегнис никогда не ходит в молельню. Он низенький и широкий, почти четырехугольный, с коротко стриженными жесткими седыми волосами на голове. Про него говорят, что он лучший столяр в городе. Но он всегда работает по найму, он не хочет быть хозяином собственной мастерской. Все его свободное время уходит на профсоюзы и на работу с народной школой. Дочка ростом и внешностью не похожа на отца. Она похожа на мать, умершую в молодости. Пея высока и худощава, с черными жидковатыми волосами и узким лбом. Нос у нее длинный и острый. Кожа ее бледна до прозрачности. А вот ноги у нее длинные, красивые, сильные. Платья она носит короткие, широкие, с оборочками, как и ее ученицы.

Пея — учительница пения и танцев. Кроме того, она водит детей на прогулки в лес и поле даже в выходные дни, когда школа закрыта. Пея не переставая поет в своем полуподвале, словно назло изучающим Тору, которые молчаливо сидят над святыми книгами в бейт-мидраше напротив ее окон. В то время как Пея не работает, а поет под окнами бейт-мидраша, ее отец ходит по классным комнатам народной школы и ремонтирует поломанные шкафы и полки. Обитатели окрестных улиц, которых Генех Бегнис уговорил послать детей в народную школу, отлично понимают, что разгром в классных комнатах учинили их шалопаи. И они обсуждают со столяром, как его дочь и другие учителя должны вести себя с этими шалопаями:

— Им надо руки пооткручивать, ноги переломать. Тогда они поймут, что надо беречь мебель.

— Мы не бьем детей. Наша школа — не хедер, а товарищ Пея — не меламед с плетью, — отвечает Генех Бегнис.

Обитатели переулков и двора Песелеса не будут переживать, если их детей не отлупят за поломанную мебель. Тем не менее, это их удивляет. Еще больше их удивляет то, что столяр Бегнис называет свою дочку «товарищ Пея», а она, говоря об отце, называет его «товарищ Генех».

Однажды весной учительница созвала своих учениц из переулков и танцевала с ними в хороводе во дворе Песелеса — приседала, подпрыгивала, махала руками и пела:

— Вот так, вот так сеют рожь. Вот так, вот так жнут рожь.

Родители окружили столяра, стоявшего рядом и сиявшего от счастья.

— Вот этому вы учите наших детей — плясать и петь песенки?

— Да, вот этому мы учим ваших детей — плясать и петь песенки, помимо остальных предметов, которые человек должен знать в жизни. Конечно, Пятикнижия с комментариями Раши мы не изучаем с девочками, да и с мальчиками тоже. Вместо Пятикнижия с комментариями Раши мы водим детей на прогулки, чтобы они увидали, как растут цветы.

И столяр Бегнис рассказал соседям, что летом ослабевших детей из школы товарища Пеи отправят в лагерь отдыха на том берегу Вилии, в Вереке, чтобы их легкие дышали свежим воздухом, а их побледневшие щечки налились румянцем. Народная школа — это не хедер. Помимо духа, она заботится и о здоровье детей. Он и товарищ Пея не допустят, чтобы школьники и школьницы лазили летом по высохшим сточным канавам или забирались на Синагогальном дворе в бочки с пожелтевшими обрывками старых, истрепанных святых книг.

В отношении бейт-мидраша, что во дворе Песелеса, товарищ Генех Бегнис тоже имел свою точку зрения: обе половины молельни — и мужскую, и женскую — надо перестроить в светскую школу с преподаванием на идише. Почему это в Вильне сто десять молелен для бездельников, а наше подрастающее поколение задыхается в тесных школьных зданиях? Столяр Бегнис говорил языком, который его слушатели во дворе едва понимали:

— Дети бедноты, которые учатся в нашей школе, будут вспоминать нас с любовью. Поскольку мы помогаем нашим ученикам быть детьми в их детские годы, они будут взрослыми, когда вырастут. А допотопный хедер принуждал детей вести себя как старики, поэтому, дожив до старости, они остались беспомощными детьми.

— А Бог есть? — спросил один из соседей.

— Отношение к религии — это личное дело, — осторожно ответил Бегнис, чтобы не потерять учеников народной школы. Окружающие остолбенели: где это столяр выучился вести такие речи? Обо всем-то он говорит, а вот о том, что его дочери, товарищу Пее, как он ее называет, уже давно пора стоять под свадебным балдахином, он никогда не говорит ни слова.