Немота - [20]

Шрифт
Интервал

— Можно, — кивнул я, поймав себя на том, что для усиления эффекта было б отлично закинуться таблетками или бахнуть стопарь водяры. Почему о таких вещах не думаешь заранее?

Пока Влада меняла местоположение лампы, я пустил через колонки «Xiu Xiu». Не затем, чтоб заискивающе выпендриться — более вайбовой музыки просто-напросто не знал. А оставшись один, решил вообразить себя персонажем клипа в попытках воспроизвести сублимированную реальность через мнимый объектив. На третьем треке Blacks голова полегчала, плечи сбросили грузы. По мере того, как уходила физическая скованность, психологические блоки тоже ослабляли скобы. Требовалось вывести себя из пассивной неприступности, не важно как, только бы убрать холодность, засыпать мокрым снегом заплесневелый грунт. Отчасти это удалось, несмотря на скептическую гнильцу в виде настойчиво трезвонящего вопроса: «Какого хера ты творишь, Глеб?». В нормальной жизни люди не танцуют в фиолетовой комнате малознакомой девушки, походившей на девчонку из прошлого, чувствами которой ты далёким летом пренебрёг. В нормальной жизни никто не снимает трэшовые фильмы и не зовёт парня с улицы к себе домой. А кто сказал, что нормальная жизнь — это то, к чему я шёл? У меня ничего не было, а хотелось что-то нарыть. Выкопав яму, посмотреть, что там, в этой почве. Вот такой вот искажённый поисковик.

На середине плейлиста я сходил за Владой.

— Готов?

— Надеюсь, да. Уже значительнее в любом случае. Можно только не убирать музыку?

— Я и не хотела.

— А что с серьгой и с волосами?

— С ними всё идеально. Единственно лишь попрошу тебя остаться босиком. На случай, если задействуем кадр в полный рост.

— Окей.

Пока Влада ставила камеру, я наблюдал за ней со стула в центре комнаты, поражаясь тому, как она преображалась в своей среде. Как увереннее и громче начинала говорить, раскованнее нести себя. Человек и в самом деле подлинно открывается только тогда, когда занят тем, к чему есть страсть, а всё остальное — это так, попытки взаимодействовать с миром посредством формальностей. Бессмыслица, в общем. Но кому-то эта бессмыслица даётся, кому-то — нет, а результат, в свою очередь, определяет твоё место в мире. Незамысловатый круг.

Когда начали снимать, стало ясно, насколько плохи мои дела. Абстрагироваться от реальности на камеру не удавалось. Не удавалось влезть в личину персонажа, находящегося на грани суицида. Мучимого агонией, одиночеством. Сознание быстрёхонько подстроилось под простейшую формулу: вот — объектив, вот — я, мне нужно смотреть в объектив, потому что камера снимает, а Влада стоит за ней и просит выразить глазами тревогу. Показывай эту эмоцию. Начни тяжелее дышать, вспомни картины Мунка. Давай же, нет времени мяться. Смотри на красный огонёк, Глеб. Влада здесь, она видит, как ты косячишь. Старайся. Нет, этого мало. Старайся ещё. Не переигрывай.

Позёрство и только. Влада не критиковала, не загоняла в рамки, но и удовлетворение в голосе не проскакивало. Просила местами рассредоточиться, добавить злости, расслабить губы, расслабить челюсть. Много раз расслабить челюсть — это я и сам чувствовал, испытывая физическую боль в нижней части лица от непроизвольной забитости мышц, будто те натянули и перевязали между собой. Через часа два мы прервались.

— Моё присутствие мешает, — оторвавшись от техники, произнесла Влада, заметно подсдувшись. — Ты не можешь отпустить себя, а без этого ничего не выйдет.

— Я знаю, что зажат. Извини. Не думал, что так тяжко будет.

— Это ты извини. Втянула тебя в свои бредни.

Окончательно поникнув, она взяла телефон и выскользнула из комнаты. Ситуация поплыла. Пора включить турбо-режим, Глеб. Думай. Нельзя позволить себе так опростоволоситься. Продолжи процесс съёмки в фарисейских потугах — следующей встречи с Владой может не быть. Да и концепт фильма стоил того, чтоб поднапрячься. Не хотелось мимикрировать, не хотелось лукавить, но я не был честным, глядя в камеру. Заиндевевший суррогат живого человека — не больше.

— Можно мне отойти минут на десять? — задал вопрос, заглянув в кухню.

— Да, разумеется. Нужен перерыв, — кивнула Влада, выключив чайник. — Чай или кофе, может?

Отказавшись от предложения, я надел носки, кроссовки и вышел на лестничную площадку. Что делать? Сменить установку? Сходить за вискарём? Спародировать собирательный образ маргинальных героев суицидальных киноработ? А то ли это будет? Может, ну его? Не логичнее ли попросить прощения за неоправданные ожидания и, признав поражение, свалить домой? Ты всегда так делал — сбегал, навалив в штаны. Так проще, да. Мастерски отточенный паттерн инфантила.

Послав на хуй приступ самобичевания, я пришёл к тому, что не стану идти на поводу выученной беспомощности. Не настолько моя жизнь ценна, чтоб за неё держаться. Не за тем две недели искал Владу, не за тем шёл в эту квартиру. Надеялся обойтись без крайностей, но, похоже, вывести себя на эмоции, не раскопав поросшие травой кладбищенские пригорки, невозможно.

Вернувшись в «фиолетовую комнату», я нашёл на телефоне плейлист «Placebo», который с зимы прошлого года не слушал, настроил рандомное воспроизведение, поколебался, после чего занял прежнее место на стуле, ожидая команды от следом вошедшей Влады.


Рекомендуем почитать
Разгибатель крючков

Молодой человек может решить даже нерешаемую проблему. Правда, всегда все это почему-то приводит к вакханалии, часто с обнаженкой и счастливым концом. И только свои проблемы он решать так не научился…


Двенадцать символов мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Силиконовая любовь

Журналистка и телеведущая Джоанна Розенбо красива, известна и богата. Но личная жизнь Джоанны не приносит ей счастья: неудачный брак, страсть к молодому любовнику, продолжительная связь с мужчиной, который намного старше ее… Стремление удержать возлюбленного заставляет Джоанну лечь под нож пластического хирурга. Но эфемерная иллюзия новой молодости приводит ее к неразрешимым проблемам с сыном и становится причиной трагедии.


Чукотан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Были 90-х. Том 1. Как мы выживали

Трудно найти человека, который бы не вспоминал пережитые им 90-е годы прошлого века. И каждый воспринимает их по-разному: кто с ужасом или восхищением, кто с болью или удивлением… Время идет, а первое постсоветское десятилетие всё никак не отпускает нас. Не случайно на призыв прислать свои воспоминания откликнулось так много людей. Сто пятьдесят историй о лихих (а для кого-то святых) 90-х буквально шквалом ворвались в редакцию! Среди авторов — бывшие школьники, военные, актеры, бизнесмены, врачи, безработные, журналисты, преподаватели.


Тертый шоколад

Да здравствует гламур! Блондинки в шоколаде. Брюнетки в шоколаде. Сезон шоколада! Она студентка МГУ. А значит — в шоколаде. Модный телефон, высокие каблуки, сумки от Луи Виттона, приглашения на закрытые вечеринки. Одна проблема. Шоколад требует нежного отношения. А окружающие Женю люди только и делают, что трут его на крупной терке. Папа встречается с юной особой, молодой человек вечно пребывает «вне зоны доступа», а подружки закатывают истерики по любому поводу. Но Женя девушка современная. К тому же фотограф в глянцевом журнале.