Немота - [11]

— Что, значит, предварительно до воскресенья?

— Да. До воскресенья.

— Удивительно, что ты согласился ввязаться в это, ничего не получая, но спасибо. Радует, что мы услышали друг друга.

— Тебе спасибо за предложение.

— Сценарий сумбурным получился, поэтому в случае чего спишемся в «вк»?

— Окей.

Так же сухо закончив недолгую беседу, как и сухо начав, мы разошлись. Ну как разошлись — Влада покинула бар, а я, допив сидр, минут тридцать терзался рьяным дуализмом на фоне бесшумно подкравшихся эмоций. Забыл, как это бывает. С одной стороны, всплеском обрушилось жадное предвкушение неизведанного, подкреплённое необъяснимой тягой к автору сей охуенной задумки. Похожего опыта в моей жизни не было и вряд ли, думал я, представится в перспективе. К чему сомнения? К тому, что, с другой стороны, терять мне всё же было что — стабильность, выработанную последними месяцами существования между ТЦ и домом, которая не залатывала пустоши, но оттачивала пассивный взгляд на окружающую действительность — то, к чему я стремился, отрицая волнения, избегая рефлексии. Жизнь оторванного поплавка, смиренно болтавшегося на поверхности.

Фильм же предполагал чувства. Избыток чувств. Нельзя было соглашаться на этот проект по фану, не загоревшись въедливым желанием сделать его правдиво. Актёрскими навыками я не обладал, соответственно, единственно имевшийся в моих закромах инструмент — честность. Дать от себя не фальшивые фантики, а, сломав, предоставить начинку. Ту самую кисло-горькую, вяжущую нугу, застывшую под слоями пресности. Выйти из зоны комфорта, иначе выражаясь. Расшатать топорную устойчивость, открыться, обнажиться. Пропустить историю через личный опыт. Был ли я готов к этому? Нет, конечно. Не был. Как и не был уверен в том, что не подведу.

Немой монолог не ослабевал и по дороге домой, а дома, стоя в ванной у заляпанного мылом зеркала, задумался: а что вообще эту девушку могло надоумить обратиться ко мне? Подходящий типаж, как она сказала? По фигуре я тщедушный фонарный столб с канделябрами вместо плеч. Благо, занятия плаванием в подростковом возрасте позволили расширить узкую грудную клетку, но поэтической наружности не придали. Заурядный неврастеник с кучей родинок, глубоко посаженными на впалом лице глазами цвета моли, кривоватым носом с явно выступающей горбинкой и торчащими по-отцовски скулами, отчего лет с девятнадцати выглядел старше реального возраста. Опущенные волосы скрывали лопоухость, серьга и шмотки добавляли антуража, но это как фольга из-под шоколада. Сбрейте волосы, уберите тряпки — долговязый гуманоид с черепом в форме дыни сорта «Торпедо». Совсем не фешн как-то.

И я не говорю о рекламной картинке, молодые Джуд Лоу, Гаспар Ульель или Джаред Лето вряд ли подошли бы на роль в криповом фильме. Иное дело — кто-то вроде Юэна Макгрегора в образе Марка Рентона из экранизации Уэлшовского романа «На игле» или Малкольма Макдауэлла в роли Алекса из «Заводного апельсина». Не типичные красавцы в массовом восприятии, но со своеобразными чертами, создающими ощущение чистой, аутентичной гармонии. Гармония — то, чего мне не хватало. Как в себе самом, так и во внешнем мире.

Роясь в накипью всплывавших мыслях, я не мог выбросить из ума браслет Влады с неоновыми отливами лунного камня. Та фрустрация, что крыла в островке, дала о себе знать с иступлённой мощью, бросив обмяклый мозг на илистую почву когнитивного диссонанса. Ответ маячил где-то поблизости — я стопроцентно ощущал это, но искать вслепую то, не зная что и зачем, показалось бесполезным занятием, поэтому сходил поесть отваренные Максом спагетти, закинул грязное бельё в стиралку. А стоя позже под холодным душем, смыв пену с волос, понял, что упустил момент. Вода помутилась.

5

Отправив перед сном Владе обещанные фото, я намеревался провалиться в сон, несмотря на атакующее смятение и визгливый смех Максовской малолетки за стенкой, но куда там. Блядский был рот у этой шестнадцатилетней студентки, с меланхолично-отрешённым видом исполнявшей на Невском хиты «Cranberries» и «Roxette». Лёжа с наушниками в ушах, понимал, что в соседней комнате намечается продолжительный секс, и знание этого, как всякий раз, отозвалось в мышцах раздражительной спаянностью.

Переехав в квартиру, мы с Максом сошлись на том, что хочешь трахаться — трахайся, но делай это тихо. Мой последний секс остался в событиях прошлогодней зимы, задолго до выселения из общаги, поэтому договор касался исключительно Макса. И первые полгода он вполне себе его соблюдал: потратился на новый диван, при возможности ночевал у своих подруг, а если те приходили, мы не пересекались и практически друг друга не слышали. В случае же с поющей Яной правил не существовало. Когда квартира заполнялась её приторно сладкими запахами, выводящими из равновесия не менее оргазмических воплей, я видел себя фетишистом, тайно перебиравшим интимные подробности чужой жизни.

Неоднократно бросал Максу упрёк в том, что не высыпаюсь, — он извинялся, обещая подкорректировать поведение громкоголосой гостьи, однако тише её визиты не становились. «Ну, сорян, чувак. Пересмотрела девочка порнухи, говорит, что секс молча не делается, — виновато смеялся он. — Чего уж?». В самом деле: чего уж? Спустя время, я смирился, но замечая в прихожей её белые мартинсы и дутый фиолетовый пуховик, знал, что нормально поспать не удастся, а прозеваешь с утра очередь в ванную — будешь ждать минут сорок, пока она намоется, высушится, нарисует жирные стрелки и замажет тоналкой подростковые высыпания. Похуизм — фишка подобных самок.