Немного солнца для Скарлетт - [30]

– Я это понимаю. Но ты, Дик, ты должен играть в другом месте!

Это Летти произнесла с такой интонацией, что невольно покраснела. Ей вдруг стало неудобно, что она в такой вечер, после премьеры, заговорила о подобных вещах. Сегодня полагалось только хвалить и восхищаться, тем более что Дик это полностью заслужил. Летти испугалась, что Дик обидится.

– Я не обиделся и даже рад, что ты об этом заговорила. Мне было бы неприятно услышать ложь.

– Зачем мне врать. Я ведь знаю, как ты играешь! Именно ты получил приз за исполнение главной роли в фильме Майлза. Дик, и все же… И все же не понимаю, если ты говоришь, что Бродвей, тот самый театральный мир, давно закончился, давно исчез, то ради чего ты тогда работаешь здесь? Маленький театр, постановки неизвестных режиссеров, мало зрителей… Ради чего ты тратишь столько сил и времени. Ведь время не будет тебя ждать. – Летти не могла успокоиться, но стеснялась сказать, что в ее представлении Дик должен был работать в красивом большом здании, похожем на Гранд-опера, например. Его должны окружать бархат, позолота, красивая сцена. Летти все равно никак не могла взять в толк, как можно играть в театре, зрительный зал которого состоит из нескольких рядов дешевых стульев и черного занавеса.

– Летти, это действительно нелегко понять. Но начало драматического театра порой может быть именно здесь. Понимаешь, это как ты дома возишься с пластилином – смешно, по-детски, но ты-то знаешь, что эта возня тебе пригодится. Эта возня когда-нибудь превратится в грандиозный замысел, в серьезную работу. Понимаешь, с фильмом ведь так и получилось. Я использовал то, чему научился в театре. – Лицо Дика было грустным. А Летти готова была заплакать. Она вдруг вспомнила, как Дик вел себя на съемках – он всегда был сосредоточен, внимателен, и всегда у него была тетрадь с ролью. Теперь Летти понимала, что в душе Дика живет мечта (совсем похожая на ее мечту) – сделать то, что, может быть, потом будет всегда связано с его именем.

– Дик, тебе надо уходить отсюда. Ты должен играть в нормальном театре, тебе прочат такое будущее, а ты… Ты остаешься здесь, среди людей, которые, скорее всего, ошиблись с выбором профессии. Ты тащишь их на себе, ты тратишь на них силы, и рано или поздно ты сделаешь шаг назад и окажешься с ними на одной ступени.

– Ты не права. Здесь работают сильные актеры.

– Но ты выше их всех. – Летти решительно выпила пиво, которое давно уже стояло перед ней.

С этого вечера их отношения стали другими. С этого вечера, когда Летти наговорила столько неуместного, Дик почувствовал к ней доверие. Она с удивлением это отметила и старалась держаться деликатно. Все, что так ее растревожило, она сказала ему. Больше давить на человека она не могла. Но, казалось, Дику самому нужны были эти разговоры. Словно он проверял сам себя, проверял свои мысли, свои планы, свои мечты. После этого разговора между ними возникла простота, которая привела к доверию и пониманию. Летти однажды попробовала извиниться:

– Дик, прости, мне не надо было тогда заводить этот разговор. Неуместен он был. Но ты не представляешь, как ты выделялся на этой сцене. Я помнила тебя в фильме, я помнила тебя на съемках. И мне показалось, что этот театр для тебя мал, мелок, незначителен. Я и сейчас так думаю, но говорить в тот вечер об этом не надо было.

Дик только улыбнулся:

– Ты права была. Но дело не в плохом фойе театра, а в том, что я должен не бояться другого.

– А ты боишься? – удивилась Летти.

– Я опасаюсь.

– С твоим именем? Тебя уже знают и в мире кино, и в театральном мире.

Она в этом убедилась. На следующее утро после премьеры она ради интереса помчалась в газетный киоск, что располагался на углу улицы. Каково было ее удивление, когда она увидела, что почти все газеты написали про премьеру и про игру Дика. Нет, Дик, конечно, уже был звездой, но Летти чувствовала, что ему требуется другая среда.

Впрочем, нерешительность Ричарда Чемниза объяснялась легко. Как и все, что с нами происходит в юности и зрелости, берет свое начало в детстве. А в детстве у Ричарда почти не было близких. Мать умерла, когда Дику было совсем мало лет. Отец оставил сына на попечении бабушки и ее сестры, а сам уехал в Канаду, где обзавелся новой семьей. Дик рос в любви и заботе, но его попечительницы были стары, и к моменту окончания школы он уже был почти сиротой. Эту свою историю Дик никому не рассказывал, несмотря на то, что это была сущая правда, веяло от нее то ли святочными рассказами, то ли Диккенсом в кратком изложении. Выжимать слезы из слушателей Дику казалось неприличным, да и чем могли ему помочь? Ничем. А потому Дик никогда и никому ничего не рассказывал. О своем детстве он рассказал Летти после ее настойчивых просьб и после ее собственного рассказа.

– Понимаешь, у меня такое количество родни, что даже перечислить трудно. Родители, бабушки, родные тети с обеих сторон, братья, они же кузены и куча еще дальних родственников. Я в них иногда путаюсь.

– Тебе повезло, – улыбнулся Дик и рассказал про себя.

– А с отцом ты поддерживаешь отношения? – спросила Летти.

– Зачем? – пожал плечами Дик. – Я даже не помню, как он выглядит.