Мы возвращались из Тулузы на машине. Шел дождь. Должно быть, это случилось, когда мы проезжали ту часть трассы, где она разделялась на две очень узких полосы. Я всегда задерживала дыхание, когда мы обгоняли вереницу огромных грузовиков, следовавших издалека, из Испании, а может, даже из Португалии; они громыхали практически у самого краешка правого зеркала нашей машины. В тот вечер мне было особенно страшно. Дождь, брызги и туман, сотканный из миллионов крошечных капель и поднятый в воздух колесами рокочущих громадин, заливали стекла нашего автомобиля так, что «дворники», работая в бешеном ритме, не могли справиться с таким количеством воды. Мы ехали вслепую.
Должно быть, это произошло именно тогда.
Я помню, что разговаривала по телефону с Чарли. Я обещала ему, что мы будем дома примерно через час. Я говорила, чтобы он наконец-то отошел от компьютера, проверил, все ли окна закрыты, и отправлялся в душ. Тогда я общалась с ним в последний раз, и это был обычный короткий разговор. Я догадывалась, что он поглощен своей игрой Age of Empires, поскольку его голос звучал отстраненно, словно Чарли хотел сказать «Мне некогда». Меня это очень злило. Не думаю, что назвала его как-нибудь ласково, например «дорогой». Кажется, я даже не попрощалась, о чем, конечно, очень жалею. Я хотела одного — чтобы он наконец оторвался от своего компьютера. Я не сомневалась, что Чарли просидел за ним весь день, хотя он и уверял меня, что это совсем не так. И потом, я всегда знала, когда он врет. Его голос сразу как-то меняется. Я не могу объяснить как, но всегда чувствую это.
— Дай ему еще пять минут, — сказал тогда Марк.
Именно в тот момент меня осенило. Да какая, в конце концов, разница? Чарли отлично проводит время, и нужно только порадоваться за него. Нас целый день не было дома, и он прекрасно себя чувствовал. Когда мы сказали ему утром, что уезжаем на целый день, Чарли воскликнул: «Круто!» Мы, смеясь, спросили его, как бы он отреагировал, если бы мы вообще оставили его одного на неделю. «Круто!», — снова ответил Чарли. — «Да уж, конечно!» — хмыкнули мы в ответ и стали шутить, что в таком случае ему пришлось бы оставлять свет включенным на ночь, чтобы не бояться инопланетян, и что ему за неделю до тошноты надоест хлеб и «Веджемайт» [1].
Потом я напомнила Чарли, чтобы он не засовывал нож или вилку в тостер, если хлеб вдруг там застрянет; обязательно запер за нами дверь; не открывал незнакомым людям и не ел больше трех долек шоколада.
— Знаю, мам.
Но похоже, Чарли вовсе не слушал меня тогда.
Я живо представила, да мы оба хорошо себе это представили, как он буркнул нам: «Пока» — и, не отрывая взгляда от монитора, неуклюже положил телефонную трубку на базу только со второй попытки.
Да, тогда это и случилось — мы снова оказались дома с ним.
Я даже не помню, как мы подъехали…
Стоя в дверном проеме, мы наблюдали за Чарли. Непослушные светлые волосы нашего одиннадцатилетнего сына торчали во все стороны, челка спадала на глаза. Он даже не поднял на нас глаза, продолжая барабанить грязными маленькими пальчиками по клавиатуре.
— Видишь, Марк? — проговорила я.
— Еще пять минут, Чарли, c'est tout (и все).
Но тот был настолько захвачен игрой, что даже не удосужился кивнуть в ответ. Ну и ладно. Какое это имело значение?
Тогда Марк откупорил бутылочку «Коломбелл», нашего любимого вина, которую нам посчастливилось найти в тот день в каком-то маленьком магазинчике на окраине Тулузы. Мы сидели на диване, потягивали вино, наслаждаясь моментом, и слушали, как Чарли наверху ведет в бой целые средневековые армии. Это был хороший день, пусть даже Чарли и съел почти весь шоколад в доме.
Странно, но мы не услышали стука в дверь. Вспоминая об этом, я часто задаюсь вопросом: может быть, это вино притупило наши чувства? Мы ведь были так расслаблены.
Чарли наконец-то выключил компьютер и направился в ванную. Я услышала, как он необычно резко закрыл воду. Звон и гудение старых труб разнеслись эхом по дому, словно звуки тех древних баталий, когда лязг доспехов сопровождался стонами раненых. А когда Чарли громко прокричал: «Кто там?» — мы с Марком посмотрели друг на друга и улыбнулись, не понимая, о чем он. Марк в ответ спросил его: «Qui, chéri?» (Что, дорогой?), но Чарли не ответил. Может быть, не расслышал. Он только как-то чересчур шумно завозился наверху. Я только подумала, что он наверняка не успел помыться как следует, как Чарли сбежал вниз по лестнице и, как всегда, перелетев последние четыре ступени, приземлился с грохотом на пол. Он едва успел вытереться, с его волос капала вода, и все, что он успел надеть на себя, — это шорты.
Мы проследили взглядом, как Чарли с шумом пронесся мимо нас к входной двери, оставляя на полу влажные отпечатки босых ног.
— Что случилось, Чарли?
Он не ответил. Это напомнило мне времена, когда Чарли ходил во сне. Тогда его глаза были открыты, но смотрели будто бы сквозь вещи, в кристальную синеву, Но сейчас его рука оказалась на задвижке замка. Чарли поворачивал ручку, родимое пятно на спине в форме Африканского континента пришло в движение, когда его лопатки зашевелились.
