Немка - [41]

Был конец июня. Сенокос только закончился.

Днем стояла уже жара, а ночью было прохладно, чтобы спать на улице под открытым небом. После ужина мы, девчонки, сидели еще за столом и дружно разговаривали о чем-то, когда в наш двор въехала большая телега в двуконной упряжке. Наша учётчица Галина Шкурко была, видимо, в курсе дела, она крикнула бригадиру: «Из Родино приехали за сеном!». Наша веселая болтовня прервалась, улыбки исчезли с наших лиц, когда за моей спиной раздалось: «Добрый вечер». Я глазам своим не поверила, когда обернулась. Рядом со мной стоял Павел Братчун, секретарь комсомольской организации нашей школы. Он помогал своему отцу в заготовке сена на зиму для райкома партии.

«А что ты здесь делаешь?» — спросил он меня, улыбаясь, как будто он только меня и знал. Он знал Розу и Нюру лучше, как членов его комсомольской организации хотя бы.

«Я работаю здесь».

«Я бы представить себе не мог этого».

Между тем девчонки разбежались, чтобы приготовиться ко сну. Павел не уходил. Он рассказывал, как отговаривал отца переночевать здесь в полевом стане, как он хотел, чтоб они в селе остались. Я едва слушала его и пришла в полное замешательство. Почему Роза убежала, кружилось в моей голове, она бы определенно нашлась, как мне помочь в этой ситуации. Потом вышла из избы Катерина (сестра Мани) и заявила, что спальное место для моего одноклассника уже приготовлено. (Для моего одноклассника! Как будто он только мой соученик!) Мы вошли в лагерь. Ему постелили постель на одной из деревянных коек где-то впереди. После того как Павел осмотрел приготовленное ему спальное место, он спросил меня: «А где ты спишь?» Я показала на пол возле двери. Там мы обычно спали с Дуней, иногда и с Розой. «Можно я тоже тут буду спать? Или места нет?» «Есть, есть, — торопливо вмешалась Дуня. — Я сегодня сплю там, у окна». Сам вопрос его был крайне неожиданным, но больше всего меня поразила тишина. Глубокая тишина установилась в помещении. Интуитивно я поняла, что все взгляды обращены на меня. Чувство предательского одиночества охватило меня. Что делать?.. Я сказала: «У меня нет постельных принадлежностей для тебя». И тут же Катерина принесла подушку и два одеяла, которые были собственно самотканые рядна — мне они показались совершенно новыми. От конюшни мы втроем, Павел, Дуня и я, принесли сено и устроили свои спальные места, Павел возле самой двери, я — непосредственно перед кроватью Гали Горевой. И всё-таки близко друг возле друга. Среди моих постельных принадлежностей была подушка, зимняя стеганая куртка моего отца и мое детское стеганое одеяло из Мариенталя, которое было коротким для меня. Куртку я постелила на сено, а чтобы ноги мои не мёрзли, мне мама дала с собой толстые шерстяные носки, их я и надевала на ночь.

Я улеглась как можно ближе к Галиной койке, при этом ни разу не взглянула на Павла. Галя Горевая, которую все знали как непревзойденную шутницу на селе, сказала пренебрежительным тоном: «Смотри, не прячься слишком далеко под мою койку, а то я могу нечаянно упасть и проспать всю ночь между тобой и твоим одноклассником». Она тихо засмеялась над этим и вскоре негромко захрапела.

Мне бы следовало перед сном еще выйти по нужде, но я не решалась, думала, когда Павел уснет, я выйду. Все больше слышалось глубокое дыхание, переходящее в сопение — дыхание уснувших, уставших людей. Лёжа на спине, голову слегка повернув в сторону Галиной койки, руками держа свое одеяльце у подбородка, я затаенно прислушивалась к дыханию Павла, к его тихому равномерному дыханию и установила, что мы с ним дышим в одном ритме, равномерно сменяя вдох на выдох… Быстро я повернула голову и увидела его широко открытые серо-голубые глаза. Совсем короткое время, одно мгновение я не могла оторвать от них взгляда, мы смотрели друг другу в глаза. И он улыбнулся — светлой и чистой улыбкой. Я ему тоже благодарно улыбнулась…

Будто лёгкое дуновение согревающей нежности коснулось моей души. С приятнейшим ощущением всего самого доброго я отвернулась и уснула. «Подъ-ё-ё-ём!» — раздалось чуть свет. Так ежедневно будил нас после короткого сна наш бригадир.

Я вскочила, собрала и свернула свои постельные принадлежности и положила их на Галину кровать. Павел тоже хотел встать, но остался сидеть, сказал только, что сам отнесет сено к конюшне. Наша группа собиралась во дворе. Ранним утром было еще довольно прохладно. Слегка воткнув вилы свои в землю, я стояла босиком, опершись подбородком на верх черенка вил. Мёрзли не только ноги. Моя юбка в складку, с широкими бретелями и поперечной вставкой спереди, которую я сама перешила из детского платья в клетку, едва покрывала колени, а тонкая блузка была плохой защитой от холода. Кроме всего прочего, от смущения я не знала, куда глаза девать. Когда настала пора уходить, Роза шепнула мне: «Оглянись хотя бы». Я оглянулась — Павел стоял у двери и смотрел нам вслед. Парень, который с тех пор несколько лет не выходил из головы. Была ли это любовь? Я и теперь не знаю. Тогда я не думала об этом, но я твёрдо сознавала, что он единственный, которого я всегда хотела видеть, и я также сознавала, что я, немка, об этом юноше и мечтать не должна.