Немая - [7]
Шла, выбирая место, куда ступить ловчее, но головой вертела, не теряя надежды увидеть тропинку. Вместо неё увидела ручеёк, преградивший мне намеченный путь. Узенький такой, к реке текущий. Такие мелкие водные потоки обычно роднички питают. Решила пойти посмотреть, что там за родник. Заодно попить, отдохнуть, зверька покормить, обмотки свои перемотать.
Родник был ухоженным. На кусте висел свёрнутый из бересты черпачок — не одна я здесь рукодельница-мастерица. Дно камнем выложено, вокруг листва палая и ветки сухие сметены, чтобы не осыпались и не мутили водицу.
Напилась. Вытащила из корзинки найдёныша. Хорошо бы ему имя дать. Понятно, что не смогу позвать в голос, но хоть ассоциация какая-никакая будет. А то ни породы, ни имени. Приподняла до уровня глаз.
«Зверь, тебя как зовут?» — спросила я мысленно.
— Пых! — ответил недовольный детёныш, свисая пушистой колбаской.
Пых?
— Пых!
Ну и ладно. Мне нравится. Пусть будет Пыхом. Потянулась, сорвала лист мать-и-мачехи, обильно растущей кругом, раскрошила на нём последний кусочек рыбки. Чтобы не была такой сухой, капнула немного воды.
«Ешь давай, Пых».
Зачавкал, заурчал, забавно хватая кусочки маленькой пастью и розовым язычком слизывая крошки и капельки воды с листа.
«Ты же, наверное, пить хочешь!» — беззвучно охнула я и подлила несколько капель воды на листик, а потом ещё и ещё, пока Пых не сел на попку, отвалившись от импровизированной кормушки.
— Пых, — устало выдал он, но не завалился на бочок, а пошатываясь — слаб ещё маленький — ушел в траву и там затих.
«Эй! Ты куда? Потеряешься, глупый», — кинулась я за ним.
Но когда увидела, зачем зверёк уединился, то успокоилась. Говорят, даже короли нужду справляют в одиночестве.
Вернулся мой подопечный слегка поскуливая. К шёрстке прилипло то, что должно было остаться в траве. Всё же плохо у малыша кишечник справился с непривычной едой.
«Эх ты, засранец маленький!» — взяла я малыша на руки задом наперёд. Зачерпнула воду в туесок собственной работы, сорвала несколько листьев мать-и-мачехи и отошла подальше от родника для водных процедур.
— Пых! — возмущался ребёнок неизвестной породы.
«Терпи!» — мысленно уговаривала его я.
— Пы-ы-ы-ы-ых! — орал он громче.
«Ну я же не делаю тебе больно. Чего ты так орёшь-то?»
— Пы-ы-ы-ы-ых! — ещё громче заливался зверёк.
— Ты пошто зверя мучаш? — вдруг раздался у меня за спиной скрипучий голос.
От неожиданности чуть не выронила Пыха. Осторожно обернулась и мысленно ахнула. На не замеченной мною тропе, опираясь на узловатую палку, стояла старуха, согнувшаяся под тяжестью большущего горба.
Почти не глядя вытерла пушистой стороной листа остатки влаги с чистой уже шерсти и, не выпуская зверёныша из рук, поклонилась, приветствуя бабусю.
— Чё молчишь-то? Спросили — отвечай. Али немая? — строго продолжала выговаривать мне горбунья.
Я кивнула, показала свободной рукой на горло и сделала отрицательный жест.
— Во-о-о-оно чё, — удивлённо протянула собеседница, а потом уточнила. — Но слышишь?
Кивнула.
— Откелича взялась здеся? — продолжила допрос старуха.
Пожала плечами и махнула рукой в сторону реки. Видела, что карга не только рассматривает меня, но и прикидывает какой-то свой интерес. Надеюсь, она не хочет меня съесть. Тут Пых, которому надоело висеть на сгибе моей руки, завозился и заскулил. Я, не спуская глаз со старухи, отошла к корзинке, уложила зверька на подстилку, рядом пристроила уже пустую берестяную коробочку и прикрыла их полотенцем. Ухватила за ручку и выпрямилась, показывая всем своим видом, что готова идти дальше.
А ещё я с радостью осознала, что понимаю речь этой женщины. Не литературный русский, народный говор, но понимаю же.
Но старуха не торопилась звать меня за собой.
— Ты сама* чё ли здеся?
*сама — в некоторых местностях так говорят, имея в виду «одна».
Кивнула, но на всякий случай приподняла корзинку с Пыхом. В смысле, он со мной.
— А батька с мамкой твои дэ?
Опять пожала плечами. Ну, если конкретно мои, то на кладбище покоятся оба. А родители тельца, моим сознанием прихватизированного… Кто же знает, кто они и где сейчас.
— Ну шо с тобой робыть… — вздохнула бабка, — пийшлы, чё ли.
Она повернулась ко мне спиной, и я увидела, что на спине у неё не горб, а большой узел. В руке корзина, не чета моей, полная грибов, прикрытых листьями папоротника.
Была бы в нормальном теле, помогла бы бабке корзину тащить, чтобы за гостеприимство отблагодарить. Но эти ручки-веточки её, небось, и поднять-то не смогут. А, была не была!
Я догнала старуху и подёргала за рукав.
— Шо трэба?
Показала пальцем на корзину.
— Взяти хочаш?
Кивнула и показала на своё плечо.
Бабка, кряхтя, взвалила на меня ношу, под тяжестью которой я пошатнулась.
— Не журись, дэтына, тута недалече. Всего две складки пройти. Скоро дома будымо.
Складки?! Это расщелины, что ли? Два раза спуститься и два подняться, взвыла я от опрометчивого поступка. Но опомнилась. Где я тут горы видела? Значит, под словом «складки» бабуся нечто другое имеет в виду.
— Дэтына, ты не видстай, бо загубитыся во лисе. Складки вони дюже пидступны*, — предупредила старуха и неторопливо пошагала по тропе.
© «Баба-Яга против!» Против того, чтобы зараза прагматизма, занесённая из другого измерения, погубила мир сказок и чудес Дремлесье, благодаря существованию которого мы помним «Репку» и «Курочку Рябу», «Финиста — Ясного Сокола» и «Василису Прекрасную», учимся добру, благородству и вере в чудеса. А ведь хотела тихо отсидеться…
Вот так живёшь-живёшь, а потом "бац!" и в поход захотелось. Упитанной козой по горам поскакать, депрессию начинающуюся затоптать. Теперь расплачиваюсь…
Где я и где военное училище? Пусть и иномирское. Не умею я ходить строем. Лучше кофе с печеньками попью с кастеляном. Эх, знать бы, чем мне это обернётся, лучше бы на плацу маршировала…
Ад для меня — это не жаркое пламя под котлами с кипящей смолой. Это ледяной ветер в торосах и бессилие…
Радуга — это прекрасное природное явление, которым любуются издали. Когда же ты вынуждена жить в таком мире, картинка уже не кажется такой замечательной. Хорошо, что друзья рядом и всегда помогут. И ты им тоже. Ах, где мой уютный домик у моря?
Замыслы Великой Вселенной неисповедимы. Сбросив с мостика в пещерный провал, она без устали посылает меня в разнообразные миры не то в роли миротворца, не то разрушителя планов, которые идут вразрез с её невероятными задумками. Мои планы тоже рушатся. Хотела отсидеться у дедушки в Учебке, ан нет. «Труба трубит», и я вновь шагаю в портал, который приведёт меня в незнакомый мир, к встречам и старым друзьям.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.