Нелинейное будущее - [40]

В следующем параграфе, обсуждая приведённые показатели, мы исследуем, как обществу до сих пор удавалось адаптироваться к неуклонно возраставшим технологическим угрозам. А во Второй части будет показано, почему эти результаты, хотя они развенчивают миф о кровожадности цивилизации, не должны настраивать на благодушный лад.

§1.1.1.6. Модель техно-гуманитарного баланса

и шестой вектор эволюции: виртуализация

Такова благородная природа человека, что он не может видеть перед собой значительного развития материальной силы без того, чтобы в нем не возникло стремления к силе нравственной, которая должна к ней присоединиться и управлять ею.

Франсуа Гизо

Множество наций и государств канули в небытие из-за тщеславной гордыни, тогда как умеренность и взвешенность могли бы спасти их.

Артур Хейли

История учит даже тех, кто у неё не учится. Она их проучивает за невежество и пренебрежение…

В.О. Ключевский

Но не думайте однако после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества!

М.Ю. Лермонтов

Чем же объяснить снижение показателей насильственной смертности по мере того как потенциальные возможности насилия возрастали? Может быть, люди становились со временем «менее агрессивными»? Или более приверженными моральным требованиям? Оба эти простые предположения не выдерживают критики.

При описании социально-политических или «цивилизационных» циклов удаётся проследить, как массы, охваченные «пассионарной» идеологией – новым религиозным, национальным, расовым или классовым просветлением – демонстрировали всплеск экспансионистских устремлений. На следующих стадиях мотивационная энергетика постепенно угасала, что часто приводило к растворению сообщества (партии, сословия, этнической, конфессиональной группы). Ниже мы покажем, что всплеск экологической или геополитической агрессии во многих случаях провоцировался внутренней разбалансировкой социума, оборачиваясь катастрофическими последствиями. Но неизвестны какие-либо независимые данные, позволяющие говорить о снижении уровня агрессивности людей как о долгосрочном историческом векторе.

Исходя из косвенных эмпирических свидетельств, более правдоподобно обратное предположение. Наблюдения в естественных и в лабораторных условиях показывают, что у млекопитающих концентрация особей одного вида повышает уровень агрессивности [Романчук, Медведева 2009]. При переполнении экологической ниши могут атрофироваться популяциоцентрический (торможение внутривидовой агрессии), родительский инстинкт и даже инстинкт самосохранения. Последнее проявляется массовыми самоубийствами: киты и дельфины выбрасываются на берег, а сухопутные животные тонут в водоёмах («феномен леммингов»).

Человек в полной мере унаследовал природную агрессивность животных предков. Специальные эксперименты, давно вошедшие в психологические хрестоматии [Milgram 1974; Zimbardo 1975], демонстрируют, как способны высвобождаться подавленные импульсы агрессии в соответствующих ролевых контекстах. При этом веками возраставшая демографическая плотность усиливала фрустрационный фактор, сгущая естественный фон агрессивности, на который накладывалось развитие убойных технологий, повышавших эффект физического усилия и тем самым снижающих порог мотивации, необходимой и достаточной для массовых расправ внутри сообщества. Вместе с тем удалённость потенциальных жертв, возможное отсутствие телесного, зрительного и слухового контакта облегчали перенос агрессии на внешние сообщества. С учётом этих обстоятельств уменьшающиеся показатели смертоносного насилия выглядят ещё более загадочным фактом.

Сомнительно и предположение о возраставшей приверженности людей моральным требованиям. Автору этих строк по работе приходилось общаться с выходцами из первобытных племён. Из личных наблюдений, из бесед и из литературных источников могу судить, что как раз эти люди представляют собой в некотором смысле образец безусловного следования нормам морали и «обычного» права (т.е. права, построенного на обычае). Им не нужны полицейские или доносчики – произвольное нарушение табу исключается почти категорически.

Например, в южноамериканских племенах аше мужчины охотятся индивидуально, приносят добычу женщинам и участвуют в коллективной трапезе (моногамия в обществе практически отсутствует – преобладают отношения промискуитета). При этом сохраняется жесточайший запрет охотнику питаться мясом убитого им животного – дозволено есть только то, что добыто соплеменниками [Clastres 1967]. И каждый внимательно следит за тем, чтобы ни один кусок от принесённой им туши не попал к нему в рот.

При первом знакомстве с племенем я был 25-летним юношей, ещё не разучившимся задавать наивные вопросы. Я спросил у своего друга, чья мать происходила из этого племени (в последующем это известный в Парагвае учёный, политик и журналист Виктор-Хасинто Флеча), что случится, если охотник по ошибке нарушит пищевое табу. «А примерно то же, – ответил он, – что будет с тобой, если ты узнаешь, что съеденная котлета приготовлена из печени твоего скончавшегося приятеля». Мой друг умел объяснять очень доходчиво…