Нелепо женское правленье - [65]
Холмс не пожалел купального порошка, пена скрывала меня полностью. Я разрешила ему войти, и он положил одежду на столик, придвинул стул к самой ванне и опустил на него очки. Где-то Холмс умудрился отыскать даже мою расческу. Он повернулся к выходу.
— Холмс! Сколько это длилось?
— Вас сняли с поезда вечером двадцать второго января. Сегодня первое февраля.
Он посмотрел на меня, но я молчала. Он вышел.
Из соседней комнаты не доносилось ни звука, хотя я знала, что Холмсу не терпится расспросить меня о преступниках, об обстоятельствах похищения, выявить следы, которые полиция ищет и, возможно, по присущей ей неуклюжести, сама же и уничтожает. С разных сторон до меня доносились какие-то звуки, в доме явно что-то происходило. Я оттирала кожу, несколько раз вымыла голову, добавляла все больше горячей воды. Наконец вытащила затычку, но когда вылезла, сразу же начала дрожать. Немного помогла знакомая одежда. Помогли и очки, сфокусировавшие мир, придавшие ему более приемлемые очертания. Но дрожь не унималась. Сжав в руке гребень, я вошла в комнату. Холмс поднял взгляд от книги.
— М-можно разжечь огонь? — попросила я, клацая зубами. — В-волосы высушить…
Скоро огонь в камине полыхал уже вовсю, но, несмотря на то, что я сидела чуть ли не в пламени, завернувшись в одеяло, дрожь не проходила. Холмс поднес ко мне маленький столик и поставил на него еще одну чашку чаю. Сел рядом. Я взялась за волосы, но руки не слушались.
— Против вас выдвигают обвинения, — произнес Холмс.
— Обвинения? — Я боролась с волосами. — Черт, взять и обрезать их к дьяволу!
Холмс встал.
— Позвольте мне, — бросил он повелительным тоном. Приняв у меня гребенку, Холмс пристроился сзади и принялся распутывать клубки змей и бешеные джунгли, буйствовавшие на моей голове. Он взвесил массу волос в левой руке, а правой, вооруженной расческой, осторожно расчесывал сцепившиеся пряди. Не впервой ему этим заниматься, почувствовала я и снова задрожала.
— Четверо внизу утверждают, что вы наркоманка.
— Пожалуй, они правы.
— Что эта наркоманка появилась незваной в их доме. Что они думали, якобы вы знакомая хозяина дома. Что вы сами кололись. Что вы часто по неизвестной причине запирались в погребе.
— Холмс, довольно, ради Бога.
Я встала, не дав ему расправиться и с половиной моей гривы, плотнее завернулась в одеяло и зашагала по комнате. Достала из кармана платья носовой платок, высморкалась.
— Понимаю. Однако ваше поведение в последние недели не опровергает их обвинений. Вы завели знакомство с группой лиц, по меньшей мере одно из которых известно как наркоман. Вы получили крупное наследство и изменили образ жизни. Для нормального британского инспектора полиции следов на вашей руке вполне достаточно, чтобы упечь вас за решетку. Если он заметит ваше поведение, ломку, с которой вы не в состоянии справиться, ваш арест неизбежен.
— Шесть лет назад, после катастрофы, врачи тоже кололи мне эту дрянь… Считалось, что она легче переносится, чем морфин.
— Да, медики тогда накинулись на него. Но об этом полиции лучше не сообщать.
Холмс засунул руку в карман и вытащил знакомую черную коробочку с проклятой и вожделенной иглой. Глаза его ничего не выражали. Как под гипнозом, я начала закатывать рукав. Холмс отошел к двери, запер ее, достал большой белоснежный платок, скатал его в жгут, перетянул мою руку.
Вынутый из коробочки шприц уже подготовлен к уколу.
— Похоже, мы застали его как раз перед визитом в погреб. Сколько вам обычно вводили? Полный шприц?
— Д-да.
— Я введу половину.
Холмс мастерски нашел вену, ввел раствор, выдернул иглу, прижал платком место укола.
Я закрыла глаза, не в силах сдерживать реакцию — наслаждение, растекавшееся по телу от желудка вверх, к мозгу. Открыв глаза, я прочитала на лице своего дорогого друга озабоченность. Медленно подняла лежащий на столе шприц и, опустив его вертикально на поверхность стола, нажала, сломала иглу. Лицо Холмса почти не изменилось, но мне показалось, что он успокоился. Убрав шприц в коробку, я протянула ее своему спасителю.
Холмс разделался наконец с моей прической. Я заколола волосы, съела сыр и печенье. Теперь на очереди инспектор Дэйкинс. Тот как раз занимался с одним из задержанных. Холмс прервал допрос на полуслове.
— Инспектор, как я понимаю, против мисс Рассел выдвигаются обвинения в том, что она добровольно и неоднократно вводила сама себе наркотические вещества.
— Совершенно верно, мистер Холмс. Мистер Бигли как раз рассказывает мне об этом.
— Да, начальник, точно. И ни капельки не скрывалась, внаглую так, аж жуть берет… — ужаснулся такому гнусному поведению заевшейся столичной твари простой сельский парень.
— Она сама вводила себе вещество? — вкрадчиво и как-то даже сочувственно спросил Холмс.
— Да, мистер, сам видал, в бабли… в библиотеке. Руку так обмотала и иголкой — тык! Я сначала и не знал. Стыд какой!
— Вокруг одной руки повязка, а в другой шприц, так?
— Точно. А как еще?
Холмс взял мою левую руку и закатал рукав. Рука ближе к локтю выглядела ужасно. Около полусотни уколов, некоторые нагноились. Ткани вспухшие, раздутые. После этого Холмс обнажил мою правую руку и продемонстрировал инспектору. Тот явно ужаснулся. «Простой сельский парень» любовался, как эстет любуется мраморными руками статуй Микеланджело.
Еще один кирпичик в здание мировой `шерлокиады`: на этот раз знаменитый сыщик выступает в роли наставника юной Мэри Рассел, которая осваивает под руководством Холмса науку криминалистики и вместе с ним участвует в расследовании преступлений.
Есть мнение, что наш мир — мужской; это в значительной мере верно и для мира Шерлока Холмса. Пожалуй, Холмс и Ватсон — самый известный пример мужской дружбы в литературе, да и большинство персонажей, с которыми им приходится сталкиваться, тоже мужчины — Лестрейд, Мориарти, Моран. Зачастую женщины предпочитают общество друг друга, разделяя тайны, чуждые мужскому миру. Именно об этом идет речь в следующем рассказе, который дарит нам редкую возможность взглянуть на миссис Хадсон с точки зрения другой женщины.
Телохранителю Евгении Охотниковой предстоит не совсем обычная работа — ее нанимает главный редактор популярного женского журнала Ольга Карбышева с целью выяснить, что происходит с ее дочерью Леной. Пятнадцатилетняя девушка неожиданно сильно изменилась, и Ольга опасается, что ее дочь стала наркоманкой. Женя даже и не подозревает, какой жуткий клубок из магии, эзотерики и темного колдовства ей предстоит распутать и какую ужасную правду она узнает…
Крупный бизнесмен Андреев просит Евгению Охотникову охранять его мать Лизавету, пока он сам с семьей будет в отъезде. Поближе познакомившись с подопечной, Женя понимает, что в первую очередь ее нужно защищать от нее самой. А вскоре еще и выясняется, что в прошлом Лизаветы есть своя темная история, последствия которой догоняют старушку только сейчас. Но Лизавета уверена, что ей не нужен телохранитель, и это только усугубляет ситуацию…
Провинциальный художник Вольдемар Огородников просит частного детектива Татьяну Иванову разыскать его картину. Он договорился продать ее богатому англичанину, и как раз во время фуршета по этому случаю полотно украли! Огородников уверен, что сделать это мог только его конкурент, художник Садальский, который якобы давно завидует таланту гениального живописца. Но Татьяна понимает, что Вольдемар — полная бездарность и его картины ничего не стоят. Но что же тогда нужно похитителю?
Никогда не знаешь, что готовит тебе встреча с новыми людьми. И как поступить в случае, если случайная встреча приносит тебе знакомство с боссом тайной криминальной организации? Как действовать в ситуации, если ты оказываешься ему многим обязан и при этом становишься свидетелем преступления, совершаемого этим человеком?
Семья Куликовых вновь в центре событий: таинственные незнакомцы, убегающие от похитителей голышом по лесной дороге, чужие секреты, раскаявшиеся убийцы, – и троицу нахальных детей опять не удается удержать от преследования опасных преступников. Впрочем, с такой семейкой у преступников просто нет шансов.
Однажды ясновидец и хулиган попугай Проша выдал информацию о таком преступлении, что даже сотрудники отдела спецопераций пришли в некоторое замешательство.
Лада Лузина, одна из самых продаваемых писательниц Украины, представляет на суд читателя свой новый роман «Джек-потрошитель с Крещатика» — в традиционном мистическом стиле, где причудливо переплелось киевское время: 80-е годы XIX столетия и день сегодняшний, где ночи полны ужаса, а дни — неожиданных открытий. Писательницей с удивительной точностью передана характерная атмосфера старого Киева — города эстетского, богемного, загадочного, полного тайн. Где по Крещатику, нагоняя страх, бродит свой Джек-потрошитель в поисках новых жертв… Также в данной книге представлены главы из первой полной биографии Вильгельма Котарбинского — от другой известной украинской писательницы Ирины Потаниной.
Москва, XVII век. На торгу обнаруживается тело замерзшего мальчика и при нем — загадочная деревянная книжица, написанная тайными знаками. И снова царским конюхам предстоит распутать опасное дело, в котором подозревают государственную измену.
…Январь 1942 года. Одесса захвачена немцами и румынами. В городе голод, холод, страх и смерть — не проходит и дня, чтобы кого-нибудь не казнили. Оккупанты свирепствуют — за каждого убитого офицера или солдата они расстреливают десятки мирных одесситов. У Зинаиды Крестовской была возможность эвакуироваться, но она решила остаться в Одессе для подпольной работы, тем более, что ее непосредственным руководителем стал любимый человек — Григорий Бершадов. Однако через какое-то время Зина с ужасом узнает, что не только оккупанты убивают мирных людей — в смертельной схватке сошлись свои, не щадящие никого для достижения своей цели…
Простив Виктора Барга, Зинаида Крестовская начинает вести спокойную, почти семейную жизнь. Работа в институте, пусть и нелюбимая, рядом мужчина, за которого она так боролась, – разве этого мало? Но Зина вдруг начинает понимать, что это все не для нее, что ей нужен риск, адреналин. И неожиданно она это получает с избытком. Новое дело, которое Крестовская расследует уже как полноправный сотрудник НКВД, не просто опасно, оно смертельно опасно. Ей предстоит снова столкнуться с секретными разработками НКВД, который, как известно, не останавливался ни перед чем…