не вписывается в архитектуру Нюрнберга. У немцев даже в период их неистовой веры в фюрера было некое понимание чуждости Гитлера немецкой традиции. К восхищению Гитлером у них всегда примешивалось нечто вроде удивления, удивления тем, что им было подарено нечто столь неожиданное, столь чужеродное, как Гитлер. Гитлер был для них чудом – «посланцем небес», что, прозаически говоря, может означать только одно: некто совершенно необъяснимым образом явившийся извне, свалившийся как снег на голову. «Извне» здесь не только «из Австрии». Гитлер явился к немцам из куда более дальнего далека; сперва, ненадолго, с небес; потом – не приведи впредь, Господи, – из глубочайших пропастей ада.
Любил ли Гитлер немцев? Для себя он выбрал Германию, не зная ее; да, собственно говоря, он так и не узнал Германию. Немцы стали избранным им народом, потому что врожденный инстинкт властвования, будто магнитная стрелка, указал ему на Германию, в то время обладавшую самым большим потенциалом власти в Европе. Немцы интересовали его только как инструмент власти. У него были честолюбивые планы относительно Германии, и в этом он оказался схож с немцами своего поколения. Немцы тогда действительно были очень честолюбивым народом – честолюбивым и одновременно политически абсолютно беспомощным. Два этих обстоятельства давали Гитлеру шанс. Но честолюбие немцев и честолюбие Гитлера не совсем совпадали – так ли уж много немцев хотели переселиться в новую колонию, Россию? – а у Гитлера не хватало рецепторов для таких тонких различий. Получив власть, он и вовсе перестал воспринимать что-либо адекватно. Его немецкое тщеславие все более и более напоминало гордость коннозаводчика своими рысаками. Под конец Гитлер и вовсе повел себя как разъяренный коннозаводчик, насмерть забивающий свою лошадь за то, что она не смогла выиграть дерби.
Уничтожение Германии стало последней целью, которую Гитлер поставил перед собой. Он достиг ее не полностью, впрочем, все его смертоносные цели оказались достигнуты не полностью. Германия его отвергла быстрее, чем можно было надеяться, и куда основательнее, чем можно было предположить. Спустя тридцать три года после падения Наполеона во Франции был избран новый Наполеон. Спустя тридцать три года после самоубийства Гитлера никто в Германии не имеет ни малейшего политического шанса, коль скоро он будет клясться именем и делом Гитлера. Это хорошо. Нехорошо то, что память о Гитлере вытесняется у старшего поколения немцев, а большинство молодых немцев и вовсе ничего о Гитлере не знают. А еще хуже то, что многие немцы сейчас не осмеливаются быть патриотами Германии. Немецкая история не кончилась вместе с Гитлером. Тот, кто думает, что это не так, и, может быть, радуется тому, что с Гитлером настал конец немецкой истории, даже не подозревает о том, что тем самым он исполняет последнюю волю Адольфа.
