Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов - [27]

– Ты прав, о почтенный, – подавленно проговорил я. – За этот день я узнал даже слишком много, и мне нужно время, чтобы осмыслить все это, не запутавшись в нем. Но я от всей души благодарен тебе за все, что я узнал. Ибо ты пробудил во мне ту страсть к познанию, которой я пылал в детстве, но которая уснула, когда для моей семьи настали тяжелые времена.

– И последнее, – промолвил Дервиш и, покопавшись в старом сундуке, извлек из него медную масляную лампу. – Вот та лампа, о которой я говорил.

Лампа была самой обыкновенной на вид, но довольно изящно сделанной: с тонкой ручкой и крышечками на шарнирах. В лавке моего отца таких перебывало множество. При этом она была, видимо, очень старой: затейливая чеканка на ее позеленевших стенках совсем стерлась и была едва различима, поверхность покрывали многочисленные царапины и небольшие вмятины. Вообще она выглядела очень поношенной и много повидавшей.

– Чем же она поможет мне?

– С ее помощью ты сможешь читать манускрипты, написанные на чуждых тебе языках, и даже… – тут Дервиш сильно замялся, словно сомневаясь, стоит ли говорить. – Даже на их языках. Стоит осветить ее пламенем текст, как причудливые или безликие символы становятся понятны и наполняются смыслом, расположение же их обретает четкость логических последовательностей. Ты сразу увидишь это так же, как увидел движение на своей пластине. Если же ее зажечь в помещении, в котором царят покой и уединение, не имея перед собой текста, она явит твоим глазам образы, также не лишенные смысла. И, как показал мне мой опыт, эти образы тоже, так или иначе, связаны с ними. Я нашел ее в развалинах древнего подземного города, построенного далекими потомками каинов, когда пытался отыскать легендарное Плоскогорье, на котором живут бессмертные. Мне это не удалось, но с ее помощью я настолько преуспел в своих поисках и познании мудрости, что ничуть об этом не жалею. Но я так и не смог понять, как она это делает. Сначала я подумал, что эти образы – всего лишь иллюзии, рождаемые дурманом сгорающего масла. По моему заказу был сделан десяток в точности подобных ей. Я перепробовал все сорта масла, даже земляное, но ни одна из подделок не показала ничего подобного. Я внимательно осмотрел ее внутри с помощью лекарских зеркал, тщательно мыл и до блеска чистил ее внутри и снаружи, чтобы удалить с ее стенок возможные следы какого-нибудь особого порошка, и даже споласкивал жгучей жидкостью. Но она и после этого не утратила своих свойств.

– А внутри ты не нашел ничего необычного?

– Там имеется лишь непонятная выпуклость дна, как раз над подставкой. Она имеет правильную форму очень низкого цилиндра. Но можно предположить, что она сделана для утяжеления, чтобы лампа не опрокидывалась. Одним словом, она – твоя, и пусть она плодотворно послужит тебе.

С этими словами Дервиш протянул мне лампу.

– Благодарю, почтенный, – благоговейно сказал я. – Обещаю хранить ее, как твой подарок. Теперь же позволь мне удалиться, хотя беседа с тобой – бесконечное наслаждение для меня. Мне предстоят сборы в дорогу, и мне дорог каждый день.

– Ступай, сын мой. И да будет благословен твой путь к родному очагу, – ответил Дервиш.

Почтительно поклонившись, я вышел из хижины и направился ко дворцу. В голове у меня царил хаос. Мысли роились, как пчелы вокруг вылетевшей матки. Но я, собрав всю свою волю, успокоил их. Я понимал, что если хвататься за все подряд, я лишь попусту расточу время, не добившись никакого толку. Поэтому я поклялся самому себе не допускать нетерпения и спешки, а тщательно обдумывать каждую из них по отдельности, чтобы потом, записав весь ход, связать их, если удастся, воедино. Теперь же предстояло привести их в порядок и переписать, чтобы ни одна не потерялась.

Но с вновь охватившим меня волнением, подобным тому, что я испытал, впервые прикоснувшись к пластине и мечу, я опять никак не мог совладать. Я благоговел и ужасался, ибо путь, на который я вступил, вел не просто в неведомое, связанное с какими-то сокровенными тайнами нашего мира. Это было неведомое, в котором из непостижимых и ужасающих иных миров на нас с неизвестными помыслами взирали таинственные и невообразимо могущественные «те, кто приходит и уходит».

Повесть третья Гнездо Шайтаны

Мое появление в родном доме наполнило его всеобщей бурной радостью. Братья и сестра, не отходя от меня ни на шаг, с замиранием слушали мои рассказы, мать же не сводила с меня глаз, словно не видела много лет. В ее голове никак не укладывалось, что ее сын, ушедший четыре месяца назад совсем мальчиком, вернулся прославленным воином, отмеченным наградами самого халифа. Разумеется, я не забыл о щедрых подарках, приведших моих никогда не знавших роскоши родных в истинный восторг. Когда же я высыпал на стол драгоценные камни, они просто онемели, не зная, верить ли своим глазам и моим словам.

Надо сказать, что я заранее аккуратно разделил свою награду на несколько частей, оставив себе лишь совсем немного. Основная часть предназначалась для общих нужд: для ведения домашних и торговых дел. Были доли для братьев и в приданое сестре, которые я вручил на хранение матери. Немалую долю получил и наш управляющий, который, искренне удивившись, обещал продолжать вести наши дела до тех пор, пока мои братья не войдут в возраст и не обучатся торговому делу в полной мере. И наконец, некоторую долю я отнес в благодарность эмиру вместе с фирманом халифа о выделении нашей семье земельного надела. Благодаря их благосклонности мы получили обширный участок плодородной земли, где сразу начали строительство большого дома. Все наши друзья, посильно помогавшие нам в тяжелые времена, также были щедро угощены и одарены мною сразу по приезде. Много дней подряд наш дом был полон людей, просивших меня еще и еще раз рассказать о моих ратных приключениях. Я рассказывал о походе, о боевых действиях, о своей жизни во дворце, о занятиях в библиотеке с почтенным Дервишем. При этом я не особо скупился на прикрасы и выдумки, но вместе с тем ни словом не обмолвился о том, что могло хотя бы намекнуть на открывшиеся мне сакральные тайны. Об этой заветной области я не поведал даже матери.