Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов - [28]

Месяц с лишним, проведенный мною в родном доме, пролетел как один день. Попировав несколько дней, я всецело занялся делами, ибо не мог покинуть родных, не убедившись в их полном благополучии. Я лично руководил строительством дома, закупкой товара и налаживанием связей с другими торговцами, а также – подготовкой свадьбы сестры. Женихом ей был избран сын одного из наших друзей, с которым она и братья дружили еще с детства. Его семья была такой же бедной, как и наша, и мы не раз выручали друг друга в трудный час. Братья мои, благодаря наставлениям опытного управляющего, удивительно быстро и толково осваивали искусство торговли. Так что я под конец был за них совершенно спокоен. Я лишь заставил их поклясться на Коране жить в дружбе и согласии, почитать мать, не забывать о сестре, помогать друзьям и никогда не ссориться из-за денег и имущества.

А поскольку в заботах время пролетает быстро, вскоре подошел к концу и мой отпуск. И, едва был освящен брак моей сестры, я стал собираться в обратный путь. Прощание мое с близкими было столь же бурным, как и в первый раз. Я вновь обещал возвращаться при каждой возможности, не зная, что эта разлука затянется на несколько лет. Покидая вновь родной город, я опять бросил лишь небрежный взгляд на его стены, ибо все мои мысли были только о том, что ожидало меня впереди. Теперь я уже довольно четко представлял себе свой путь и знал, как выглядит мой вожделенный мир. Я много раз видел его во сне. Он лежал в далеких таинственных землях, окруженных непреодолимыми препятствиями. Меня в нем обступали величественные руины со следами причудливых изображений, оживающих при свете лампы, из-за которых навстречу мне выходили бессмертные с древними свитками в руках. А из невероятных далей и глубин земли и моря, а порой – и из глубин меня самого, призрачно звучали пока еще непонятные мне голоса тех, кто приходит и уходит.

По возвращении в Мекку мне пришлось с головой погрузиться в постижение боевого искусства. Я был поручен опытнейшим воинам гарнизона, участвовавшим во многих битвах. Они обучали меня владению любым известным оружием против любого оружия, противостоянию оружию, будучи безоружным, верховой езде, стрельбе из лука, камнеметанию и другим боевым приемам. Кроме того, они обучали меня тактике и стратегии ведения битвы и длительных военных действий в разных условиях. Все эти умения давались нелегко, но я проявлял большое усердие, и оно в конце концов приносило обильные плоды. Постепенно я становился умелым бойцом, уверенным в своих силах. Особое же удовольствие доставляли мне упражнения с ятаганом. Я очень быстро научился чувствовать его, как любую часть своего тела. Я мог определить силу и направление ветра, стоило его дуновению коснуться клинка. Я мог, не видя, определить, сколько капель воды попало на него и в какое именно место. Прикоснувшись им с закрытыми глазами к предмету, я узнавал, из какого материала он сделан. Протыкая им что-либо, я чувствовал, когда его острие выходило насквозь. Но особенно удивительными были боевые упражнения. Стоило мне раз коснуться клинком «вражеского», я уже знал, что мне нужно с ним делать. Один лишь взгляд на доспехи противника позволял мне размерить силу удара, чтобы их сокрушить. В глазах противника я научился читать его предстоящие действия. Движениями же, которые выписывала моя рука, держа ятаган, восторгались даже мои учителя и жадно перенимали их.

При этом я никак не мог привыкнуть к мысли, что все эти изощренные фигуры и приемы диктует мне мой собственный разум, а не чудесная сила, кроющаяся в мече. Но, заставляя себя верить в это, неизменно поражался искусству его изготовления. Ятаган стал поистине моей любимой вещью: для меня он был, прежде всего, произведением искусства, а уж затем – оружием. Я почти не расставался с ним и, даже засыпая, клал рядом.

Все время, свободное от военного обучения, я проводил в обществе почтенного Дервиша, постигая мудрость. Уроки эти проходили в дворцовой библиотеке, в парке, на улицах города, в его хижине. Мы поднимались на городские башни, уходили в пустыню и посещали близлежащие оазисы. Иногда такие путешествия длились несколько дней, для чего Дервиш всегда аккуратно испрашивал разрешения у визирей.

Я изучал историю и культуру разных народов, их языки и письменность. Знакомился с местоположением земель, морей и стран, их устройством и особенностями. Постигал существование мертвых вещей и живых существ, начала астрологии, алхимии и механики. Осваивал системы математики и логики. Проникал в таинства различных видов искусства, неожиданно обнаружив у себя способности к изображению и поэзии, которые Дервиш посоветовал всячески развивать.

Одним словом, халиф и Дервиш делали меня всесторонне развитым человеком, готовя не только к разрушительной, но и к созидательной деятельности. Халиф, будучи сам весьма образованным человеком, поощрял мое рвение к наукам, даже назначив мне прибавку к жалованью за преуспевание в них.

В общем, жизнь моя стала насыщенной и интересной. Одно лишь немного угнетало меня: у меня не было ни времени, ни возможности испробовать чудесные свойства лампы. Кроме того, копилка моих сведений о тех, кто приходит и уходит, совсем перестала пополняться. На все мои сетования по этому поводу Дервиш неизменно отвечал, что для всего придет свое время. Я же должен прежде овладеть знаниями, подобающими культурному и уважаемому человеку, коль скоро мне предоставлена такая возможность. К тому же они, без сомнения, пригодятся мне в дальнейшем, какой бы путь я ни избрал. На мои опасения, что я могу пасть в битве, он однажды загадочно ответил, что я уже вполне способен избежать этого. Эти его слова я понял лишь спустя время, когда передо мной встала насущная необходимость защиты своей жизни. А пока я лишь принял их на веру, как и все остальные. Я с увлечением продолжал постижение всех преподаваемых мне наук и к концу первого года своей службы мог похвастать завидными успехами.