Некрофилия - [5]

— Как насчет трех законов Азимова?

— Уточни вопрос.

— Ты должен выполнять их, те три закона робототехники?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил он, а я подумал: «Забавно».

Я вернулся к практике патологоанатома, сам производил вскрытия по старинке. Свободного времени-то было хоть отбавляй. Робот всегда присутствовал и помогал. Андроид-универсал, этим объяснялись и его человекоподобная внешность, и способности к обучению. Правда, по поводу внешнего вида, надо сказать, что для официанта, к примеру, он был слишком неказист. Покрытие корпуса имело жуткий темно-бурый цвет, напоминающий ржавчину. Думаю, когда он только сходил с конвейера, то выглядел лучше. Как-то андроид сказал странную вещь. Я в тот момент делал Y-образный надрез на туловище двадцатидвухлетней девушки от плеч через грудь до лобка.

— Ты считаешь себя художником? — голос у него не выражал эмоций, так что я не знаю, что он имел в виду. Но холодок по спине пробежал. Не сказал бы, что моя работа исполнена изящества, но она мне, правда, нравится.

Робот то забавлял меня, то пугал. Наверное, нужно было дать ему прозвище, как домашнему питомцу, но на ум ничего не приходило, и робот остался безликим, безымянным.

Первой книгой, которую он прочитал, было учебное пособие по патологической анатомии. Это было настоящее бумажное издание, много лет назад я купил его у сокурсника. Вынужден был купить, тот оказался на мели и продал мне эту семейную реликвию. К ней прилагалась длинная байка о том, как книгу хранили и передавали из поколения в поколение, но я все забыл. Андроид сам нашел истрепанный том у меня в кабинете, а я застал его за чтением. Пришлось снабдить его электронными учебниками по анатомии и медицине. Потом он уже сам пополнял библиотеку. Кажется, он разом осилил всю русскую и англоязычную классику.

— Тебе нравится читать книги? — я решил задать провокационный вопрос. Хотел узнать, как он выкрутится, и не сгорят ли при этом его мозги.

— Да, — ответил он без промедления, и это меня немного разочаровало, после паузы он продолжил. — Но я еще не понял, чем они друг от друга отличаются.

Может, он так шутит? Я ничего не знаю про чувство юмора у андроидов.

— Знаешь, ты самый болтливый робот из всех, которых я встречал, — сказал я ему как-то раз.

— Я не робот. Я провел исследование. Я не робот.

— А кто же ты?

— Еще не знаю.

Помню, моя мама в один из редких моментов, когда была с нами, рассказала, что в детстве у нее была игрушка — маленький прибор, напоминающий яйцо, с экраном и тремя кнопками. На экране жил цыпленок, с ним можно было играть, кормить, убирать туалет. А если не делать этого, цыпленок умирал. Мама сказала, что поначалу в таких игрушках нельзя было начать игру заново, но позже сделали кнопочку перезапуска после какой-то шумихи. Кажется, дети погибли или что-то такое. Мама утверждала, что тогда у всех были такие игрушки. Я не знаю, правда ли это. Моя мама была сумасшедшей и покончила с собой.

Заметил странный апгрейд у андроида, он вмонтировал себе в правую кисть скальпель, хирургические ножницы и пару крючков. По-видимому, так ему удобнее оперировать. Теперь он сам часто проводит вскрытия, но лишь под моим надзором. Хотя кто знает, чем он занимается здесь ночью, пока меня нет.

— Люди прекрасны, — произнес робот, вынимая бугристую шероховатую печень из желтого трупа.

— Ты находишь? — я ухмыльнулся. — И что же тебе больше всего нравится в них?

— Мне нравятся твои руки, — он положил печень на металлический поднос и разделил на дольки, рассматривая срез. — Они красивы за работой. Я бы хотел, чтобы у меня были эти руки.

— Правда? — я спрятал ладони в карманы халата и попытался перевести тему. — А что ты сейчас читаешь?

— Прямо сейчас труд по трансперсональной психологии, главу о клинической смерти.

Разговоры с ним немного отвлекали от молчания, окружавшего меня последние годы. Но, возвращаясь по вечерам в свою однокомнатную квартиру, в тишину, я знал, что ничего не изменилось. Я включал телевизор, разогревал ужин, принимал обязательную таблетку транквилизатора, садился на кровать и, не слыша ведущих вечернего телешоу, глядел в потолок.

— Я могу называть тебя отчимом?

— Лучше не стоит.

— Ты также не хочешь, чтобы я называл тебя по имени.

— Мне не нравится мое имя.

— А я бы хотел, чтобы у меня было имя. Имя — это индивидуальность. А еще я бы хотел лицо.

Однажды мы поменялись ролями. Я болтал, а он по большей части слушал. Я задержался в отделении, очень устал и проглотил свою вечернюю таблетку, сидя в кресле в кабинете. И меня прорвало. Кажется, я рассказал всю историю своей жизни. О солнечном детстве, в котором, правда, почти не было мамы, о школе, сломавшей меня, об университете, в котором я уже начал всех сторониться. О работе, о диссертации, о попытках преподавания, о том, что так и не женился, но однажды встретил женщину, почему-то оставшуюся в памяти.

— У нас была серьезная разница в возрасте, она же была студенткой, правда, на последнем курсе. Ну, а я все равно хотел завязать с преподаванием. Что она во мне нашла? Я же понимаю, каким чудаком для них всех выглядел. Для нее это было серьезно, я точно знаю. Мы даже жили вместе четыре месяца, хорошо было. Она хотела пойти в протезный бизнес, кажется…