Некрофил - [10]

«Жером Б. 15 лет. Без профессии. Проживал на авеню Анри-Мартэн. Кладбище Пасси. 14 часов.»

Поглядим.

14 января 19…

На похоронах Жерома было много народу; я пошел на эти похороны, чтобы мне легче было потом найти могилу. Но еще и просто из удовольствия, из любопытства, из сочувствия. Стоял хороший сухой морозец. Собрались все сливки общества 16-го округа[21] в кашемировых пальто и каракулевых шубах. Я оказался рядом с пожилой дамой в сиреневой шляпке, которая без умолку трещала: «Два дня болезни, которую все считали неопасной, и вдруг — крак! Он так хорошо закончил полугодие в Жансон-де-Сайи,[22] какое горе для родителей, бедный Шарль, бедная Зузу, ах да, быть может, вы не знаете, но он никогда не называл свою мать мамой, а только Зузу, они оба его любили невозможно себе представить как, а вы сами-то из семьи, вы знали Жерома?»

Я ответил, что преподавал ему латынь, но пожилая дама немедленно возобновила свой монолог.

Родители. Отец, очень худой, очень элегантный, потерянный в своей печали, как в далекой стране. Мать, молодая женщина с удлиненными голубыми глазами, потемневшими от слез, с роскошными каштановыми волосами, выбивавшимися из-под черной вуали.

Тучный тип, закутанный в пальто на меховой подкладке, встал над могилой и произнес надгробную речь в стиле Боссюэ,[23] притворяясь, что его душат слезы. Это и был настоящий преподаватель латыни.

С наступлением ночи я припарковал автомобиль у сквера Петрарки, и всё еще раз прошло без неожиданностей. Мне кажется, что меня хранит Гермес, бог воров и вожатый мертвецов.[24] Он подсказывает мне тысячи уловок, он провожает до моей постели предметы моего вожделения.

Жером. Он примерно одного роста со мной, но так тонок, что его бедра почти помещаются в моих ладонях. Он не знает, что делать со своими длинными руками, ни как протянуть свои длинные ноги, он беспомощней цыпленка. Его грудь, волосы, острое лицо — соленые на вкус, как будто от пролитых на них слёз, а вот его член, до того, как я омыл его своей слюной и осушил своими ласками, чудовищно пах лавандой.

Я вижу перед собой Жерома. Я возвращаю его на минуту из загробного царства. Из окна его личной ванной комнаты видны деревья авеню. Сама ванная комната в стиле «поп» — он так захотел, а Зузу делает всё, что он ни пожелает, — в беспорядке, с флаконами, которые он забыл закрыть, и с большими кусками английского мыла во всех углах. Есть даже электробритва, спрятанная в глубине выдвижного ящика от взгляда Зузу: если она увидит, то будет смеяться над ним! Она входит к нему без стеснения, даже без стука. Пока он чистит зубы, он видит в зеркале умывальника ее улыбающиеся голубые глаза. Она щиплет его за ягодицу, треплет его волосы, целует между лопаток выступающие позвонки, потом убегает со смехом. Он бежит за ней, рот весь в зубной пасте, кидает полотенце, оно шлепается с глухим звуком в захлопнувшуюся дверь.

Сидя на биде, Жером намыливается лавандовым мылом, долго, очень долго.

Закрыв глаза, он видит женщину, чьи каштановые волосы обрамляют пустое пространство, в которое ему никак не удается поместить лицо. Он напрягает воображение, он ищет это лицо с упрямством насекомого, ему кажется, что он поймал нужный образ, но нет, это не то, не то.

15 января 19…

Сегодня ночью я поставил кресло в моей комнате прямо перед большим венецианским зеркалом, которое я очень люблю. Я посадил Жерома к себе на колени и стал покусывать его спину с серебристым отливом, прямо между лопаток, туда, куда Зузу его наверняка целовала, играя с ним. В серых прожилках зеркала, среди морозных ветвей орнамента, я видел Жерома, пляшущего, как огромная кукла, под ударами моей страсти.

16 января 19…

Жером. Иероним. В своем «Саде наслаждений» Иероним Босх изобразил двух юношей, забавляющихся с цветами. Один из них вставил наивные ромашки в задний проход своего товарища.[25]

Сегодня вечером я сходил в цветочный магазин за венериными башмачками[26] и украсил ими своего друга Жерома, цвет которого уже прекрасно сочетается с желтыми, зелеными, коричневыми и фиолетовыми оттенками орхидей. Они имеют тот же самый клейкий плотский отблеск; они достигли триумфальной стадии материи в своем зените, той высшей самозавершенности, которая предшествует лихорадке разложения. Вытянувшись на боку, Жером кажется спящим, его член лежит в чашечке наполненного соком цветка, а бледные пятна расцветают каскадом вокруг темных синяков, украшающих его тайную розу.

Я думал, что у Жерома глаза его матери, но, приподняв веко, увидел радужку темно-зеленого, с карим оттенком, цвета: того, который можно видеть на вязких лепестках венериных башмачков.

19 января 19…

Жером, возвращенный ночи, Жером, возвращенный бездне, по какому течению плывешь ты, пьяный корабль?[27]

Я тоже скоро погружусь в смерть, как Нарцисс в свое отражение.

15 апреля 19…

Утром я обнаружил, что квартиру заполонили большие синие мухи. Откуда они взялись? Горничная, которая как раз была здесь, побежала в аптеку за средством от насекомых. Ужас. Жужжащие тельца устилали ковер, в то время как химический запах заполнял помещение и не хотел выветриваться через окна.