Некрасов - [47]

Ему объятья растворила:

Замучен жизнью трудовой

И постоянной нищетой,

Он умер… Помянуть печатно

Его не смели…

Имя Белинского надолго сделалось запретным. Несколько скупых строк в отделе «Смесь» («Современник», 1848, № 6) — это все, чем Некрасову удалось почтить память учителя. Лишь много позже он создал в своих стихах его незабываемый образ.

Попытки Булгарина и других рептильных литераторов очернить «Современник» в глазах правительства сделали свое дело. Был создан специальный комитет во главе с князем А. С. Меньшиковым. Первое время его деятельность была незаметна и казалась таинственной, но вскоре выяснилось, что он учрежден по царскому повелению для изучения современной литературы и, как говорит Никитенко, «для выработки мер обуздания ее на будущее время».

Результаты обследования «Современника» были неутешительны. Комитет нашел, что журнал в некоторых своих материалах проповедует учение коммунизма и даже революцию (имелись в виду некоторые статьи Белинского и Герцена). Никитенко был вызван в Третье отделение. Ему сделали внушение и по высочайшему повелению заставили дать подписку в том, что впредь направление журнала будет «совершенно согласно с видами правительства». После этого перепуганный Никитенко решил отказаться от трудной и опасной работы для «Современника». С апреля 1848-го редактором был временно утвержден Иван Иванович Панаев.

Цензурные преследования «Современника» усиливались. Внезапно был запрещен уже пропущенный цензурой «Иллюстрированный альманах», обещанный в качестве премии годовым подписчикам журнала. Некрасов потратил много сил на подготовку альманаха, по типу и по содержанию напоминавшего «Петербургский сборник». В нем были помещены произведения Достоевского, Панаева, Дружинина, Гребенки, Даля, автобиографический роман Панаевой «Семейство Тальниковых», многочисленные иллюстрации и карикатуры лучших художников. Большая, интересная книга уже вышла из печати, но была уничтожена, никто толком даже не знал почему. Подписчики, конечно, сочли себя обманутыми.

Кроме «меньшиковского» комитета для «высшего» надзора за литературой и цензурой был учрежден секретный, так называемый комитет «2 апреля» под председательством известного мракобеса Д. П. Бутурлина. Это был тот самый

Палач науки Бутурлин,

Который, не жалея груди,

Беснуясь, повторял одно:

«Закройте университеты,

И будет зло пресечено!..»

(О муж бессмертный! не воспеты

Еще никем твои слова,

Но твердо помнит их молва!..)

Эти стихи Некрасов писал, когда «мрачное семилетие» было уже позади (хотя напечатать их все равно было невозможно); но тогда, в 1848 году, Бутурлин был облечен полномочиями диктатора. И Некрасову скоро пришлось познакомиться с деятельностью бутурлинского комитета.

Ходили упорные слухи о предстоящем запрещении «Современника». Николай I лично утвердил заключение комитета о неблагонамеренном направлении журнала и приказал сделать редакторам строгое внушение. В эти дни они, по словам Панаевой, каждую минуту ждали ночного посещения жандармов. Оказалось, что, помимо недовольства общим направлением журнала, гнев бутурлинского комитета и самого царя вызвала незначительная на первый взгляд рецензия на учебник истории С. Смарагдова, напечатанная в «Современнике» (1849, № 10); в ней отыскались несколько слов, истолкованных как намек на немыслимую суровость цензурного режима. В действительности так оно и было. Эти слова, написанные, вероятно, Некрасовым, не имели никакого отношения к учебнику, но конечно, не случайно попали в текст рецензии: редакция, запрятав их в самое незаметное место, надеялась, что только внимательный читатель обнаружит то, что как раз для него и предназначалось:

Однако комитет тоже читал внимательно. Да и как было не заметить такие слова: «Вы хотите новых романов, хотите ученых статей, хотите умных рецензий и критик? Но подумали ли вы хотя раз о положении вашей литературы, вашей журналистики?.. Кто нынче пишет? Нынче решительно век книгоненавидения». Дальше говорилось, что «в самом воздухе» появилось нечто, «развивающее в писателях новый недуг, угрожающий гибелью литературе, журналистике, типографиям, книгопечатанию». И наконец, отмечалось, что все это стало особенно заметно с появлением эпидемии холеры.

Последние слова были понятны тем, кто знал, что случаи холеры в Петербурге были обнаружены почти одновременно с учреждением бутурлинского комитета «2 апреля». Таким образом, деятельность комитета в рецензии «Современника» прямо связывалась с угрозой гибели литературы и «недугом книгоненавидения». Этот смелый намек и был обнаружен комитетом.

Редакторы были вызваны сначала в министерство народного просвещения, где узнали, что «тайная их мысль не осталась сокрытой от правительства»; согласно решению комитета, утвержденного царем, им объявили «строжайший выговор» со внушением: «Если бы и впредь еще они отважились на что-нибудь подобное, то будут неминуемо подвергнуты примерному взысканию».

Панаев и Некрасов расписались в прочтении «высочайшего повеления». Тогда же они получили приглашение явиться к шефу жандармов графу Орлову. Настроение их не было особенно радужным, когда они в 10 часов утра переступали порог известного здания у Цепного моста. Они были готовы ко всему. Может быть, им объявят запрещение издавать журнал? Может быть, даже арестуют?