Неизвестный террорист - [4]

Затем Куколка поймала такси и поехала на Бондай-Бич, и красота небоскребов на фоне голубого сияющего неба показалась ей настолько пронзительной, что на глаза у нее навернулись слезы; вообще-то никакой конкретной причины для того, чтобы плакать, не было, просто она вдруг почувствовала себя счастливой, а счастье она позволяла себе лишь в самых малых количествах.

Всласть наплававшись, Куколка, постелив полотенце, улеглась и всю себя с наслаждением подставила под ласковые солнечные лучи, чувствуя, как уютно устроились ее груди в ямках, образовавшихся под полотенцем в песке. Даже витавшие вокруг запахи она вдыхала с удовольствием – пахло маслом для загара, мокрым песком и растворенной в воздухе морской солью; ей не казался противным даже едкий кислотный запах сточных вод, которые, пенясь, стекали в море на некотором отдалении от пляжа.

Когда она поворачивала голову набок, одним ухом прижимаясь к песку так, что слышать могла только другим, повернутым к небу ухом, рев волн сразу становился громче, а детские вопли и визг, сливаясь, превращались в особый монотонный аккомпанемент, который начинал постепенно куда-то уплывать, позволяя ей телом и душой раствориться в звуках накатывавших и отступавших от берега волн; и под эти звуки она словно погружалась в сон – но такой, в котором жизнь стоила все же того, чтобы прожить ее до конца.

Вдали виднелось облако, единственное на всем небосклоне и похожее на… На самом деле ни на что оно не было похоже. Это было просто облако, движущееся очень медленно, прекрасное и одинокое. И все время менявшее свои очертания. Оно было столь же переменчиво, как и весь этот мир, и столь же, как этот мир, неописуемо.

Где-то рядом по радио передавали новости – похоже, те же самые, что и всегда, и это бесконечное повторение информации о далеких ужасах и местных банальных событиях казалось Куколке успокаивающим и ободряющим. В очередной раз сообщили о взрывах в Багдаде, о необходимости ограничить расход воды, о пожарах в буше, о том, что на сайте «Аль-Каиды» снова появились угрозы террористической атаки на Сидней, о том, что очередной спортсмен оказался замешан в сексуальном скандале; затем опять припомнили так и не подтвердившееся сообщение о том, что на сиднейском стадионе Homebush Olympic были обнаружены три неразорвавшиеся бомбы, и добавили, что жара усиливается, захватывая все более обширную территорию и ставя новые температурные рекорды; но здесь, на пляже, волны по-прежнему накатывали на берег, расплываясь белой пеной, а потом откатывались назад, унося с собой весь этот бессмысленный, иррелевантный шум, как это было и будет всегда.

«Воплотите свою мечту в жизнь!» – призвало радио.

«Так ведь я как раз этим и занимаюсь!» – подумала Куколка.

Впрочем, в данный момент ей вообще ничем заниматься не хотелось; у нее не было ни малейшего ощущения, что ей в чем-то отказано, что какие-то ее амбиции оказались не удовлетворены. Она не мечтала ни о друзьях, ни о любовнике, ни о деньгах, ни о шмотках; и ей совершенно не хотелось становиться какой-то другой, не такой, как сейчас. Даже все те несчастья, что выпали на ее долю, в этот момент, казалось, никакого значения не имели. И тело свое она не ощущала ни костлявым, ни толстым, ни усталым, ни изможденным, ни возбужденным, ни требующим упражнений. Она не была ни прекрасной, ни безобразной – просто чувствовала, что существует только для того, чтобы всем телом принимать дар жизни, и все вокруг в этот миг представлялось ей воплощением добра. Ей было достаточно слушать, как обрушиваются на берег и откатываются морские волны, и смотреть, как песок тонкой струйкой сыплется из одной руки в другую.

«Поздравляем тебя, Австралия! – возвестило радио. – И в знак благодарности объявляем сногсшибательную распродажу аксессуаров для ванной!»

Куколка незаметно задремала, потом проснулась и стала наблюдать, как красиво скользят серфингисты на приливных волнах, потом перевернулась на спину и огляделась вокруг – на пляже уже собралось довольно много народу: члены закрытых клубов в пестрых, попугайной расцветки, импортных нарядах; геи в плотно обтягивающих тело купальниках; юные девицы, с невероятной гордостью выставляющие напоказ сдобные грудки-булочки; старики с обвисшими, как использованный чайный пакетик, животами; старухи, глазеющие по сторонам с видом усталых павлинов, раскисших под жарким солнцем. Повсюду виднелись еле прикрытые груди и ягодицы; в воздухе распространился дух фривольного заигрывания; солнце светило так яростно, словно никакого завтра уже не наступит, – и все это на фоне глухого рокота волн, каждый удар которых будто возвращал этому беспорядочному миру иной, куда лучший, куда более понятный ритм. Разве, глядя на все это, можно не чувствовать себя счастливой и легкой, как птичка? Легче «пука» – как сказала бы Уайлдер, лучшая подруга Куколки.

Но пестрота и яркость, свойственные пляжу, в этот утренний час блекли, смягчали свои краски, превращались в нечто иное, более радостное, дарящее покой – в то, что Куколка назвала бы одним словом – Сидней; и ей казалось, что сейчас она понимает, почему многие так сильно любят этот город.