Неизвестный Сталин - [257]

Так, например, Роллан выразил недоумение «французской публики» по поводу принятого в СССР в 1935 году закона об ответственности и наказаниях малолетних преступников. Согласно постановлению ЦИК СССР, на детей с двенадцати лет распространялись все виды наказаний за уголовные преступления, которые были предусмотрены Уголовным кодексом и для взрослых. «Но ведь это означает, — восклицал Роллан, — что над такими детьми нависла смертная казнь. Это надо немедленно предотвратить». Но Сталин взял новый закон под свою защиту. «Этот декрет, — сказал он писателю, — имеет чисто педагогическое значение. Мы хотели устрашить им не столько хулиганствующих детей, сколько организаторов хулиганства среди детей. В наших школах были обнаружены отдельные группы в 10–15 мальчиков и девочек, которые ставили своей целью убивать или развращать наиболее хороших учеников, ударников и ударниц. Учеников-ударников топили в колодце, наносили им раны, всячески их терроризировали. При этом было обнаружено, что такие хулиганские детские шайки организуются бандитскими элементами из взрослых. Декрет издан для того, чтобы устрашить и дезорганизовать взрослых бандитов». «Но почему бы вам эти самые факты не опубликовать? — воскликнул потрясенный Роллан. — Тогда было бы ясно — почему этот декрет издан». «Это не такое простое дело, — ответил Сталин. — У нас имеется немало бывших людей, жандармов, полицейских, царских чиновников, их детей, их родных. Эти люди не привыкли к труду, они озлоблены и представляют готовую почву для преступлений. Мы опасаемся, что публикация о хулиганских похождениях и преступлениях указанного типа может подействовать на подобные выбитые из колеи элементы заразительно, и может толкнуть их на преступления».

«Это верно, это верно», — согласился Ромен Роллан.

«Можем ли мы дать разъяснение, что этот декрет издан в педагогических целях, для предупреждения преступлений, для устрашения преступных элементов? Ведь в таком случае закон потеряет всякую силу в глазах преступников», — спрашивал Сталин. «Нет, конечно, этого нельзя делать», — соглашался Роллан. «Буржуа всех стран ненавидят СССР животной ненавистью. Они организуют террористов и посылают их в СССР, не жалея ни денег, ни других средств, — говорил Сталин ошеломленному французу. — Вот недавно у нас в Кремле мы обнаружили террористические элементы. У нас есть правительственная библиотека, и там имеются женщины-библиотекарши, которые ходят на квартиры наших ответственных товарищей в Кремле, чтобы держать в порядке их библиотеки. Оказывается, что кое-кого из этих библиотекарш завербовали наши враги для совершения террора. Мы обнаружили, что эти женщины ходили с ядом, имея намерение отравить некоторых наших ответственных товарищей. Конечно, мы их арестовали, расстреливать их не собираемся, мы их изолируем. Вот вам еще факт, говорящий о зверстве наших врагов»[648].

Прощаясь со Сталиным, Ромен Роллан горячо благодарил Сталина за прекрасный прием. «Я нигде и никогда не был принят так хорошо, как здесь». Он сказал, что переедет вскоре на дачу Горького под Москвой, и выразил надежду, что, может быть, на этой даче или в другом месте он смог бы еще раз увидеть Сталина и побеседовать с ним. «Я в полном вашем распоряжении, — ответил Сталин, — и с удовольствием приеду к вам на дачу».

Сталин выполнил свое обещание. 3 июля 1935 года в сопровождении Молотова, Ворошилова и Кагановича он навестил Горького на его даче в Горках. Здесь же был и Ромен Роллан. Ужин был многолюдным и обильным, но Сталин по большей части молчал. Роллан записывал в своем дневнике в тот же вечер: «Они много пьют. Тон задает Горький. Он опрокидывает рюмку за рюмкой водки и расплачивается за это сильным приступом кашля. Вечер показался мне очень утомительным и скучным». Впрочем, Роллан считал, что у его российского коллеги были основания для такого поведения. Он называет его «медведем с кольцом в губе». «Несчастный старый медведь, увитый лаврами и осыпанный почестями, равнодушный в глубине души ко всем этим благам, которые он бы отдал за босяцкую независимость былых времен, на сердце его лежит тяжелое бремя горя, ностальгии и сожалений. Мне кажется, что если бы мы с ним остались наедине (и рухнул бы языковой барьер), он обнял бы меня и долго молча рыдал»[649]. Но и в этом предположении Роллан, скорее всего, был не прав. Горький не был равнодушен к своему новому положению в СССР.

На физкультурном параде в Москве Ромен Роллан стоял на трибуне недалеко от Сталина. 21 июля 1935 года французский писатель покинул Советский Союз в самом хорошем настроении. В последующие месяцы он много писал Горькому, но несколько писем он направил и Сталину — с разного рода просьбами и предложениями. Он даже начал изучать русский язык. Его жена сообщала друзьям, что они хотят приехать в Москву еще раз в начале 1937 года. Этого, однако, не произошло. Ромен Роллан тяжело переживал смерть А. М. Горького. Репрессии, которые усилились в конце 1936 года, вызывали в кругах левой интеллигенции Европы большое беспокойство и недоумение. В дневнике Роллана есть много записей, свидетельствующих о его сомнениях и тревогах. Но в своих открытых выступлениях и письмах другим писателям он продолжал защищать и Советский Союз, и Сталина.