Неизвестный шедевр Рембрандта - [3]

– Хорошо, я это поняла. И еще раз повторяю – никому это не показывайте и никому не говорите.

Она вышла из комнаты, но вместо того, чтобы вернуться к себе, поднялась по лестнице и вышла на открытую террасу.

Снаружи было очень холодно. Резкий осенний ветер дул порывами, швыряя в лицо то ли брызги волн, долетающие на такую высоту, то ли капли дождя. Море ревело далеко внизу, как дикий зверь.

Галина обхватила себя руками, чтобы согреться, но не спешила уходить в тепло. Ей казалось, что холод и ветер осенней ночи помогут справиться с тоской и бессилием последних двух месяцев, помогут найти во всем этом смысл.

Она снова и снова прокручивала перед своим внутренним взором запись со злополучного диска.

Глаза постепенно привыкли к ночной тьме. Она разглядела мрачную пустыню моря. Где-то вдали тускло мерцал зеленый огонек маяка. Над бушующим морем метались обрывки туч, изодранные и темные, как лохмотья старого бомжа. Выше, в неровных разрывах облаков, изредка мерцала холодная звезда. Несущиеся над морем тучи принимали самые фантастические обличья, одна из них показалась Галине похожей на величественную голову отца…

Казалось, отец смотрит на нее с ночного неба, смотрит пристально, грозно, казалось, он чего-то ждет от нее…

В памяти всплыли давно забытые слова: «Прощай, прощай и помни обо мне…»

Вдруг из темноты возникла человеческая фигура с неясным пятном лица. Галина вскрикнула и попятилась – ей показалось, что это – тот же человек, который той роковой ночью проник в комнату отца.

– Галина Леонидовна, это вы? – раздался озабоченный голос, и она узнала охранника – не Алексея, другого, постарше.

– Галина Леонидовна! – повторил охранник. – Что вы здесь делаете?

– Дышу воздухом! – огрызнулась она. – Я что – нахожусь под домашним арестом? Я не могу выйти на улицу? Мне нужно для этого чье-то письменное разрешение?

– Что вы. – Охранник смутился. – Просто будьте осторожны, погода ужасная. Может быть, вы уйдете внутрь?

– Да, конечно, – проговорила она недовольно и вернулась в дом.

В ее комнате было холодно. Галина включила отопление, легла, завернувшись в одеяло, но никак не могла согреться. Хорошо бы выпить горячего чая. Она вспомнила вдруг, как они с отцом ночью тайком пробирались на кухню, и отец сам заваривал крепкий и очень сладкий чай с лимоном и добавлял в него коньяку – себе побольше, а дочке всего капельку. А потом им обоим вдруг жутко хотелось есть, и они опустошали холодильник. Анфиса, кухарка, знала про их ночной жор, но ничего не говорила, а только оставляла для них в укромном месте блюдо с бутербродами и домашними пирожками. Мама тоже знала и ругала их полуночниками.

Кажется, что это было только вчера, а на самом деле бесконечно давно. Она уехала учиться, ее не было два года, недолгие приезды домой не в счет.

Нельзя сказать, что она сильно скучала. В Швейцарии у нее была своя жизнь – учеба, друзья, Митя… Тогда она думала, что жизнь эта замечательная и ее вполне устраивает, тем более что отец сам послал ее учиться.

Так или иначе, все кончилось два месяца назад, когда отец неожиданно умер во сне от сердечного приступа. Легкая смерть, говорили врачи, он ничего не почувствовал. Что же вы хотите? Он очень много работал, возраст опасный, пятьдесят восемь лет, многие и до него не доживают… Банкиры в группе риска…

Галина села на кровати, обхватив себя руками. Как всегда, при этих воспоминаниях заболело сердце. Первый раз она почувствовала подобное, как только узнала о смерти отца. Было такое ощущение, что кто-то костлявой сильной рукой схватил сердце и сжал. Она не могла дышать. Потом чуть отпустило, со временем стало легче. И теперь накатывало только от воспоминаний.

Она дышала неглубоко и постаралась успокоиться. Ей о многом нужно подумать, во многом разобраться. Подумать только, ведь она прилетела из Женевы только сегодня. Ах нет, уже вчера…

– Линка! – Мама махала рукой и смеялась. – Да вот же мы!

Галина оглянулась и не сумела скрыть удивления, она не смогла узнать собственную мать. Мама удивительно помолодела и похорошела. Она и раньше, до смерти отца, выглядела отлично, упорно и целеустремленно занимаясь своей внешностью и здоровьем, словно надеялась победить само время. Однако Галина помнила ее, подурневшую от горя, с трясущимися губами, с мешками под глазами. Лицо ее казалось мертвенно-бледным на фоне черной вдовьей одежды. А ведь раньше маме так шло черное…

Все это было на похоронах отца.

И вот, прошло всего два месяца, а мама выглядит отлично. Причем сразу ясно, что это не результат вмешательства пластических хирургов и косметологов. Мама просто светится и полна энергии. Глаза ее сияют. И, похоже, вовсе не от радости видеть дочь.

Галина подошла ближе и попала в мамины объятия.

– Дорогая, я соскучилась! – бормотала мама. – Молодец, что приехала, что там тебе в этой Швейцарии, почаще надо дома бывать. Здесь тебе всегда рады…

Галина уткнулась маме в плечо, чтобы спрятать лицо – мама еще не знает, что она приехала насовсем, что больше она в Швейцарию не вернется. Но об этом после.

– Дай же на тебя посмотреть! – Мама отстранилась и завертела ее, затормошила. – Ой, похудела чуть не вполовину, щеки ввалились, глаза так смотрят серьезно… Нужно тебе откормиться, отдохнуть, привести себя в порядок…