Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг. - [23]

Моден проворчал:

– Как мы тогда подражали римлянам, так они подражали карфагенянам. Это совершенно то, что делалось в Риме: Вар, отдай мне мои легионы.

– Какой вы классик, Моден, – сказал ему Ожаровский, – впрочем, есть доля правды в том, что вы говорите.

Князь Трубецкой заметил:

– Англичане также обвинили и даже судили адмиралов, которые потерпели поражение во времена Георгов. Барятинский[114] передавал мне, что ему говорили, что тории и виги как бы дрались между собою адмиралами и генералами. Обвиняли даже лорда Норта, что он, желая избавиться от неспособных вигов и раздражавших его ториев, отсылал их в Канаду.

– Среди военных всегда будет зависть; это существует со времен «Илиады», – проговорил Ожаровский. – Это похоже на польские сеймы. Немало хлопот было Наполеону с его маршалами и генералами. Он дарил герцогства и княжества, чтобы зажать им рты, награждал даже титулами этих республиканцев! Он разрезал Европу, как пирог, и создал королевства.

Князь Петр отвечал Модену:

– А когда король такого королевства действовал как король относительно своих подданных, Наполеон жаловался, что ему изменили. Он обвинял короля Жозефа, Мюрата, даже всех своих братьев.

– Единственный человек, которого он не хотел сделать королем, был королем, – это Бернадотт, – сказал Жуковский.

На это князь Петр заметил:

– И даже очень хорошим королем. Кроме того, он настоящий воин и очень умный дипломат. Даву был человек с большими достоинствами, гораздо значительнее и Келлермана и Массена, но все они бледнеют пред ним. Наполеон был гениален во всем, он ослеплял. Я удивлялся, когда слушал его. Какая разница между ним и Талейраном, который был главным образом ловок.

Жуковский сказал мне шепотом:

– Разница между гением и умом та же, что между Пушкиным и Крыловым. Но Пушкин и умен, и гениален.

Князь Петр спросил его, отчего я засмеялась.

Я отвечала:

– Оттого, что Жуковский мне объяснил разницу между гением и умом.

– Хотите знать разницу между хорошим полководцем и хорошим генералом? – спросил меня князь Павел Киселев.

Я отвечала, что хочу.

– Полководец называется Наполеоном, Юлием Цезарем, Помпеем, Аннибалом, Мальборо, Тюреном, Конде, Суворовым, а хорошими генералами – все мы.

– Полководцами были – Кутузов, Багратион и Барклай, – сказал Волконский.

– Барклай? – спросил Чернышев, удивленный мнением Волконского.

Тот ему ответил:

– Да, и ему воздадут должное; он заслужил свое место перед Казанским собором.

Я отправилась ужинать за тот стол, где важно расселся Жуковский. Он был очень голоден.

– Надо передать этот важный разговор Пушкину, – сказал мне Жуковский, – и главным образом конец, так как он восхищается благородством Барклая.

Я обещала ему записать; это был настоящий урок военной истории.

Меня заинтересовал военный разговор, и я спросила у Киселева его мнение о Фридрихе Великом. Это его удивило, и он спросил: отчего этот вопрос меня интересует? Я ответила:

– Потому что в царствование Елизаветы мы победили его, а он слыл за великого полководца.

– Мы также победили и Карла XII, – возразил Киселев, – и Наполеона еще до Веллингтона; мы воспользовались уроками. Карл XII нас победил, но зато Петр Великий тогда научился военному искусству; что было суждено России, то и должно было случиться. Как творческий гений, по-своему, Петр Великий выше Наполеона, так как Петр не имел ни его образования, ни того положения, которое революция создала для Бонапарта. Только военный генерал мог в то время захватить власть, и об этом мечтало несколько человек: Дюмурье и другие. Это носилось в воздухе.

– А что вы думаете о Карле XII?

– Он гораздо ниже Густава Адольфа. Он уничтожил то, что Густав Адольф создал в Швеции. Это рубака, солдат, иной раз совершенно сумасшедший; он опоздал родиться: это человек XIII века, Петр же Великий по своим идеям был на сто лет впереди своего века… Настоящий гений!

– А Фридрих Великий?

– Ума в избытке, характер легкий, принципов не хватало и на двадцать четыре часа. Натура антипатичная, но он создал военную Пруссию, и она останется военной; это вошло в ее плоть и кровь.

– Мы ее разбили!

– Это восхищает вас?

– Да, потому что это случилось в царствование женщины.

Киселев расхохотался и сказал мне:

– Женские царствования часто бывали славны. Елизавета Английская, наша Елизавета, Екатерина – по-моему, блестящие царствования. Слава Екатерины немного затемняет Елизавету Петровну, но ей воздадут должное; Россия процветала в ее время…

Государь заметил, что я разговариваю в углу с Киселевым, и подошел к нам, осведомился о предмете нашей беседы, много смеялся, когда Киселев все рассказал ему, и сказал мне:

– Я не подозревал в вас военного человека.

– Отец мой находился под начальством Потемкина при Измаиле, Ваше Величество, и под начальством Суворова под Очаковом, а дед мой Лорер сражался на Кавказе во времена Цицианова.

– Причины прекрасные, тем более что ваш отец был георгиевским кавалером, а дед ваш Цицианов был двоюродным братом знаменитого генерала. Но я надеюсь, что вы не любите войну? Я ненавижу ее; это остаток варварства, самая грустная необходимость, и я никогда не мог понять Наполеона. Если бы он остановился до 1812 года, то, по моему мнению, он выказал бы больше гениальности. Надо уметь останавливаться вовремя; уметь ограничить себя – большая мудрость.