Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - [80]

. Отсюда характерные, скорее всего, редакционные названия статей: «Непримиримый», «Непоколебимый», «Он призывал к справедливости», «На страже совести», «Недремлющее око». С общим восприятием сатирического творчества Салтыкова как вневременного явления диссонирует статья М. И. Семевского, верноподданическая риторика которой абсолютно не соответствует духу творчества писателя и сводит его общественную роль к административно-служебной деятельности в эпоху царствования Александра II, однако эта статья добавляет выразительные штрихи к портрету самого некрологиста.

В поэтических откликах как профессиональных поэтов, так и дилетантов-любителей воспроизводились те штампы, которыми сопровождалось распространенное представление о творчестве писателя, и при этом транслировались известные литературные образцы откликов «на смерть поэта». В стихах разных авторов не раз встречаются реминисценции, а то и прямые цитаты из лермонтовского стихотворения «Смерть поэта» и очень часты отголоски некрасовского отклика на смерть Н. В. Гоголя «Блажен незлобивый поэт». В этих некрологических стихах находим немало банальностей, от которых сам Салтыков наверняка пришел бы в негодование, есть и откровенно-бездарное графоманство, как вирши Р. И. Романовского. Но в данном случае интересны не художественные достоинства стихотворений, а те общественные настроения, которые в них выразились, и в этом смысле штампы и банальности оказываются гораздо репрезентативнее оригинальности.

Тексты публикуются по современным правилам с исправлением очевидных опечаток.

Некрологи в прозе

Язык Щедрина И. Ф. Василевский [503]

Это – язык единственный и удивительный, образцовый и в то же время неподражаемый, язык величайшего мастера, единолично создающего новую школу, исподволь раскрывающего необыкновенные до него богатства, прелести, тонкости, причуды и блестки отечественной речи.

Это – язык чрезвычайно богатый, чрезвычайно образный, чрезвычайно точный и чрезвычайно меткий.

У Щедрина сущность – экспозиция, мысль, характеристика, посылка, вывод – всегда находят для себя наиболее подходящую, наилучше окрашенную и всегда рельефную форму. Она не отличается блестящею и изысканною художественною отделкою. В ней нет ни пушкинской музыкальности и грации, ни тургеневской красоты и щеголеватости. Она не поет, не искрится, не увлекает и не обольщает. Она сурова и сжата, деловита и проста. Но щедринский язык по богатству своему, тем не менее, стоит на высоте творчества. У Щедрина каждая эпоха, каждое настроение и каждый тип говорят своим языком. Деревенский кулак и великосветский карьерист, сельский батюшка и «помпадурша», концессионер и исправник, трактирный выжига и княгиня Марья Алексевна, краснобай-адвокат и сутяга-помещик, захолустный земец и петербургский бюрократ, «молодой генерал» и «старый генерал», отцы и дети, люди прошлого, настоящего и даже будущего, все классы, возрасты, профессии, все общественные положения и нравственные состояния говорят сами за себя и сами от себя. У Угрюм-Бурчеева, у Перегоренского, у Феденьки Кротова, у Иудушки Головлева, у Балалайкина, Удава, Дерунова, Хрептюгина, Зайцева, Николая Затрапезного – у каждого свой собственный, характерный и выдержанный, вполне индивидуальный язык – такой, какого требуют воспитание, образование, внутренний склад, внешняя обстановка и личные «приметы» данного лица. Когда же автор ведет речь от себя, он не только пользуется грандиозным капиталом русского литературного, разговорного, бытового, народного, областного, летописного, исторического, архаического и анекдотического языка, но еще обогащает его от себя или совершенно новыми, кстати и отлично придуманными терминами, ярлыками, формулами, словечками, или придает новый смысл, новое освещение, новое применение уже находящемуся в обращении словесному материалу. В этом отношении Щедрин, наряду с Островским, продолжал и дополнял зиждительную работу Пушкина и Гоголя.

Язык Щедрина, далее, чрезвычайно образен. Исключительно при помощи образов покойный раскрывал свое эстетическое миросозерцание, свои гражданские идеалы и свою общественную мораль. Весь дидактический Щедрин состоит из образов. Образами он поучает, мечтает, доказывает, срамит и казнит. Среди образов он находит для себя простор и взмах. Образы делают его вполне ясным, оригинальным и увлекательным. Образы дополняют у него недоговоренное, сокращают и оживляют аргументацию, экспонируют сложную суть, служат любимым выражением фантазии, сатиры, шутки. С этой стороны щедринская писательская манера единственна в нашей литературе. Никто до него не пользовался в такой мере и с таким успехом образною силою языка. Щедрин развил и усовершенствовал образную форму со всех сторон, во всех направлениях, нашел в риторических фигурах жизнь, силу и мощь. Его метафоры, аллегории, гиперболы должны считаться образцовыми. Они легки и прозрачны, стройны и самобытны. В них нет ничего лишнего, нагроможденного, запутанного. Любой щедринский образ мог бы служить предметом разбора для учителя русской словесности. У Щедрина иногда за одним только образным словечком (например, «фюить!», «сердцеведение», «выжидание поступков» и пр.) скрывалась целая область фактов, условий, привычек и соотношений.