Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - [109]

.

А вот ответы непосредственно на Ваши вопросы.

1. Рукописей, как сказано выше, нет никаких. Я вернусь к этому в конце письма.

2. Мама умерла в октябре 1927 г. на улице де ля Бурдонне, № 92. Кремация была совершена фирмой Борниоль, а прах находится в Колумбарии Пер-Лашез (напротив входа, возле правого крыла).

Отец – в 1931 г. в Париже.

У мамы была в Петербурге дочь от первого брака с графом Дистерло[716]. Моя единоутробная сестра[717], о нежности и красоте которой я храню воспоминания, пропала в шквале событий, и только болезненное и отвратительное разделение людей на два враждебных клана помешало мне разыскать ее. Примерно в 1916–1917 гг. она вышла замуж за молодого военного врача тогда еще императорской русской армии по фамилии Каганов. Он был убит до нашего отъезда своими же людьми[718]. Из-за разногласий с моим отцом Тамара (для меня Тата), увлеченная, как все студенты того времени, новыми идеями, ушла от нас – последние известия о ней мы получили на мысе Эль[719] – Вилла Люмьер, Альп Маритим[720], в 1927 г. С тех пор ничего.

Тамара Дистерло и Андрей да Пассано. 1914 г.

Я не знаю, сохранились ли у нее какие-либо документы, потому что не знаю, жива ли она. Сообщаю для Вашего сведения, что ей было бы сейчас около 60 лет (на 10 лет больше, чем мне)[721]. Других детей у моей мамы не было.

Разумеется, я говорю по-русски, но в условиях истерической напряженности с обеих сторон современного мира, при любом контакте с СССР я попал бы в черный список и был бы лишен возможности заграничных путешествий или поездок. Вот до чего мы дошли, дорогая Мадам, и я не знаю, что можно еще сказать по этому поводу. Но если бы Вам удалось напасть на след Тамары, уведомьте меня через мою кузину Наташу Марсан; Вы доставили бы мне величайшую радость за многие годы. Не забывайте, что близость границы США и свобода, царящая в Мексике, делают американцев крайне щепетильными ко всяким отношениям с СССР, и мое положение здесь сильно бы пострадало.

Должен сказать также, что у моей матери был брат (достаточно безалаберный, если верить семейным россказням), которого звали Константин, – единственный сын Салтыкова-Щ. Он остался в России и, по всей вероятности, уже несколько лет как умер.

Теперь мне надо будет, в интересах Вашей работы, коснуться побочного вопроса, не представляющего для Вас прямого интереса, но, тем не менее, существенного.

После маминой смерти отец сошелся с м-ль Ивонн XXX (не помню ее девичью фамилию) и перед смертью в 1931 г. узаконил эту связь.

По понятным причинам я не жил вместе с отцом, и когда отец скончался, эта молодая особа тотчас опустошила квартиру. Однако среди предметов, представляющих 64 года жизни семьи[722], находилась фотография моего деда в серебряной рамке с дарственной надписью маме и личные вещи моей матери, также принадлежавшие ее семье (разрезной нож и т. д.).

Все немедленно исчезло, и я не мог ничего получить обратно. Может быть, Вам удастся войти с ней в контакт и что-нибудь получить от нее за деньги, поскольку культурный уровень упомянутой особы, как мне кажется, не позволяет рассчитывать на добровольный дар.

Со своей стороны я сейчас же дам увеличить и вышлю Вам авиапочтой два стереографических снимка мамы, – единственные оставшиеся у меня фотографии, принадлежавшие мне с детства, ибо алчность особы, о которой идет речь, большего не позволила.

Эта особа, в настоящее время – г-жа Ивонна Лажье, живет на улице Коньяк-Же, 14; от моего отца у нее было две дочери – Роксана и Регина, проживающие в настоящее время в Париже, к которым я питаю самую глубокую привязанность, несмотря на факты, приведенные выше.

Несколько слов о себе – внуке Салтыкова-Щ.

В Мексике я нахожусь по приглашению здешнего правительства как деятель культуры, в настоящее время ожидаю получения гражданства (я здесь пять лет). Я прибыл сюда для внедрения программы распространения грамотности, что является важнейшей национальной проблемой. В настоящее время помимо работы архитектора и декоратора я руковожу рекламным отделом крупного промышленного предприятия в Мехико. Я также выступаю с многочисленными лекциями, главным образом по восточной философии, в последнее время, в частности, по вопросам эпистемологии и ее влияния на мировоззрение и ориентацию современного человека.

Я говорю на французском, итальянском, испанском, немецком, английском и, конечно, на русском.

Вот какое вышло длинное письмо, дорогая Мадам. Простите за ошибки во французском языке, неизбежные после стольких лет, уверяю Вас в своей готовности быть Вам полезным как во всем, что касается интересующей Вас области, так и во всех других обстоятельствах.

Позвольте мне в свою очередь задать Вам несколько вопросов.

Работаете ли Вы на русских издателей в России – в этом случае для них не будет проблем с поисками рукописей и портретов. Или же Вы работаете на французских издателей?

Стали ли Вы уже француженкой, как я предполагаю, судя по Вашей фамилии?

Не желает ли молодая особа, защитившая диссертацию о моем деде, получить от меня непосредственно сведения, касающиеся деталей ее работы, или по общекультурным вопросам о Мексике, возможно, каким-либо еще? В этом случае передайте ей, что я всецело к ее услугам.