Неизвестный Чайковский. Последние годы - [115]
Сомнения Петра Ильича насчет возможности успеха «Евгения Онегина» у гамбургской публики оправдались. Опера понравилась мало. Один из рецензентов с негодованием отмечает гиканья на первом представлении. Не думаю, однако, чтобы они были сильны, потому что автор в своих письмах не говорит о них, да и другие рецензенты не поминают. Исполнители главных ролей под управлением г. Малера были:
Онегин – г. Эйхгорн.
Ленский – г. Кронбергер.
Гремин – г. Виганд.
Трике – г. Вейдман.
Ларина – г-жа Тома.
Татьяна – г-жа Беттаг.
Ольга – г-жа Польна.
Няня – г-жа Вейнер.
Прессе единодушно не понравилось либретто: одни корили его составителей, считая, что они дали лишь плохую тень «превосходного» оригинала, другие обвиняли самого Пушкина, считая его поэму «мало оригинальной, слабым подражанием Байрона, имеющим значение только ряда бытовых картин из эпохи Николая I».
Оперу в целом доктор Мирш в «Hamburger-Nachrichten» оценил так: «Драматический герой, разочарованный, раньше времени пресыщенный, пустой, бессердечный, бедный мыслями, элегантный бездельник» не может быть интересен на сцене, поэтому немыслим как главное лицо оперы, это заставило композитора всю любовь свою перенести на Татьяну, которая с мечтательным складом своей натуры, любовным порывом дает больше материала для музыкальной иллюстрации, чем «бесчувственный Дон Жуан и проповедник морали». Ей и посвящены оба главные мотива оперы: первый, сентиментальный, господствующий во вступлении, и второй – глубоко прочувствованный, впервые выступающий в сцене письма; ей же принадлежит порывисто-страстная тема, которую Онегин повторяет в монологе третьего акта. Так как нельзя было растянуть бедный событиями сюжет на либретто, занимающее целый вечер, то надо было ввести лирические эпизоды и бытовые народные сцены. Композитор прекрасно этим воспользовался и создал выразительную, тщательно разработанную концертную музыку, в которой образованное русское общество, хорошо знающее своего Пушкина, находит настроения, соответствующие главным моментам поэмы. Но на сцене все это бледнеет, а некоторые места прямо ей несвойственны, например, сцена дуэли. В отдельности от либретто музыка «Онегина» не есть порождение страстного порыва и глубоко захваченного сердца, но приятна, часто проникнута искренней теплотой, искусным музыкантом тщательно обработана и инструментована, поэтому достойна с первой ноты до последней почтительных симпатий слушателей.
Г. Карл Амбруст в «Ham. Freemdenblatt» высказал, что если бы «Онегин» был оперой, то заслуживал бы порицания за отсутствие интенсивно сжатого и интересного содержания, но так как это картины из романа, которые те, кто знают самый роман, мысленно связывают воображением, то отношение к произведению изменяется: «исключительно прекрасные, вдохновенные красоты» отдельных сцен заставляют простить недостаток цельности общего.
Г. Зиттард в «Hamb. Correspondent», констатируя то же, что «Онегин» не есть опера, а лишь ряд плохо связанных, даже не сцен, а лирических intermezzi, нашел затем, что Чайковский хоть и лирик, но талант его для оперных форм недостаточно характерен и резко очерчен, «ему недостает определенной индивидуальности». Только в заключительной сцене оперы музыка его поднимается до драматической страсти. Во всем остальном, даже в лучшие моменты, как в сцене письма и предсмертной арии Ленского, «мы чувствуем себя как бы на музыкальном паркете, на который можно ступать только в бальных башмаках и где нельзя говорить ничего потрясающего и сильного. Иногда здесь может прорваться вдохновенное слово, но преобладает скучный, условный разговор». «Все произведение проникнуто меланхолически-пессимистическим тоном, который позволяет себе иногда музыкальные парадоксы и приходит в болезненно-нервное возбуждение». «В партитуре все, что касается оркестра, прекрасно; здесь Чайковский умеет петь, пластично рисовать, здесь его речь выразительна, богата оттенками и проникнута глубоким чувством, в оркестре лежит центр тяжести произведения, не в вокальной части, где, за немногими исключениями, недостает настоящей мелодичности».
К Н. Конради
Гамбург. 8 января 1892 года.
Милый друг Николаша, вчера состоялось первое представление «Онегина». Успех, кажется, был, т. е. меня вызывали после каждой картины, но мне казалось, что рукоплескания были жидковаты. Впрочем, оно и не удивительно: в «Онегине» нет ничего бьющего на эффект. Исполнение было положительно превосходное.
