Неизвестные Стругацкие - [159]

Максим в отчаянии обрушил на Вепря град вопросов. Существует ли защита от излучения? Работает ли кто-нибудь над этой проблемой? На что вообще надеется штаб? Есть ли программа действий? Почему об истинном назначении башен не знал ни один из подпольщиков в ячейке? На что вообще можно надеяться? Почему выродки не уничтожены, хотя это так легко сделать? Однорукий только косился на него любопытствующим глазом и отвечал кратко и невразумительно: «Как знать…», «Ну откуда я это знаю?», «Может быть, конечно…», «А кто их знает…».

— Вы действительно ничего не знаете? — спросил наконец Максим. — Или вы просто не верите мне?

— Как знать… — сказал Вепрь.

— Нет. Нет, извините, — сказал Максим. — Я требую от вас одного ответа, конкретного и ясного: верите или не верите?

— А чего это мы вдруг тебе поверим? — сказал вдруг, повернувшись, Зеф. — Кто ты такой, чтобы мы тебе верили? И кто ты такой, чтобы требовать от нас? Молоко на губах не обсохло, массаракш…

— Значит, не верите?

— Слушайте, Мак, — вежливо сказал однорукий. — Вы же неглупый человек. Посудите сами: мы — политические заключенные, смертники. По первому же доносу мы будем расстреляны. Только вчера расстреляли одного из нас за то, что он отказался вне очереди чистить уборную… Среди каторжников мы самые послушные и самые дисциплинированные. Мы больше не заговорщики, Мак. Мы люди, которые хотят жить. Вы ведете себя крайне неосторожно. Мы, конечно, не донесем на вас, это противно, хотя, строго говоря, мы должны были бы донести Так что в известном смысле мы вам верим. Мы верим, что вы не донесете, что мы не донесли. На что большее может рассчитывать человек, которого никто из нас не знает и вчерашний гвардеец?

— Хорошо, — сказал Максим. — Понимаю. Но я могу рассчитывать на ваше доверие в будущем?

— Как знать… — сказал однорукий. — Терпение, терпение и снова оно. Мы — вечные каторжники, и у нас впереди вечность.

Максим понял, что разговоры ни к чему не приведут. Эти люди правы, иначе просто нельзя. Значит, придется ждать, бездельничать, терпеть, работать на врага, ежедневно и ежеминутно рисковать бессмысленно жизнью, ждать, пока они удостоверятся в твоей честности, а вероятность выжить невелика, группы саперов истребляются наполовину за неделю… Это было невозможно.

— Что там, на востоке? — спросил он.

— Лес, потом пустыня. Выродки.

— Мутанты?

— Да. Полузвери. Сумасшедшие дикари.

— Вы их когда-нибудь видели?

— Я видел только мертвых, — сказал однорукий. — Их довольно часто хватают в лесу, а потом вешают перед нашими бараками для поднятия духа.

— А за что?

— За шею, — сказал Зеф. — Дурак. Это зверье. Их невозможно вылечить, а они опаснее любого зверя. Я-то их повидал. Ты такого и во сне не видел.

— А зачем туда тянут башни? — спросил Максим. — Хотят их приручить?

Однорукий неловко засмеялся.

— Нет. Они тоже не принимают излучение. Как и мы. В точности ничего не известно, но, скорее всего, их хотят оттеснить в пустыню.

Они вышли из леса на дорогу. Это опять было старое разбитое шоссе, может быть, то самое, которое вело к разрушенному мосту. На запад дороги нет, думал Максим. Мне там нечего делать. На востоке — дикие выродки. Есть еще, правда, разумные лемуры в Крепости, но это не то. Что же остается? Что же мне остается? Он вдруг понял, что у него один путь. Если он хочет действовать, если он не хочет ждать и рисковать ежедневно жизнью, разряжая мины, если он не хочет гнить в бараках, пока Зефу не заблагорассудится удостоить его своим доверием — а там окажется, что надо опять терпеть, опять ждать, — если он не хочет всего этого, ему остается один путь: на восток. Вот так, по этому шоссе, но в другую сторону. А там посмотрим. Вернуться сюда я всегда сумею. По крайней мере, я точно буду знать, что там, на востоке.

Другим был и разговор перед расставанием (когда Максим разобрался в танке и собрался уезжать на восток, позже — юг).

— Жив! — сказал Зеф вместо приветствия. — Удивительно! А я, друг мой, твой завтрак то го… сожрал. Видишь, — сказал он однорукому. — А ты беспокоился. Вот он, живой и невредимый.

— Я очень рад, — сказал Вепрь, улыбаясь. Максим почувствовал, что он действительно рад, но ему хотелось есть, он надеялся, что ему принесут что-нибудь, и поэтому он только сказал:

— Я тоже рад.

Зеф обошел танк вокруг, сказал: «Экая пакость», сел на обочину и стал свертывать цигарку.

— Ну, вы поедете со мной? — спросил Максим.

— Это куда же? — спросил Зеф.

— Я решил ехать на восток. К мутантам.

— Дурак, — сказал Зеф спокойно.

Однорукий покачал головой и сказал:

— Вы знаете, Мак, он прав. Это глупо.

— Они там с тебя кожу с живого сдерут, — пояснил Зеф.

Максим, невесело оскалясь, посмотрел на свои ободранные, еще не зажившие после вчерашнего руки и ответил:

— Не знаю, как там, а здесь меня уже ободрало. Я вас умолять не буду, вы мне вообще не нравитесь, слишком уж вы недоверчивы, можно подумать, что у вас нечистая совесть… но я решил, что было бы нечестно уехать, не предложив вам. Я мог бы уже давно уехать. Но если вы предпочитаете работать на врагов человечества, если вам нравится подыхать на радость Неизвестным Отцам… пожалуйста, оставайтесь.