— Да что и говорить, чертовски заманчиво! — вздыхает Козырев. — Но как к нему подъехать?
— А чего особенно мудрить? Пошлите ему официальное приглашение, может быть, заинтересуется.
— Попробую, — без особой уверенности в успехе соглашается Козырев. — Пошлю с нарочным. Кстати, домик его недалеко от клуба.
До начала лекции у Корнелия остается еще полчаса, и он решает пройтись по поселку и заодно посмотреть на церковь.
Церковь эта, выстроенная в стиле «московского барокко» и недавно добротно отремонтированная, стоит на высоком берегу реки в небольшой рощице. Корнелий рассматривает ее издалека, чтобы не попадаться на глаза отцу Никанору раньше времени.
«Да, умели строить в доброе старое время, — отмечает он про себя. — Красивая церквушка. Надо полагать, на должном уровне и ее иконопись…»
К семи часам (хотя лекция назначена на половину седьмого) с трудом собирается человек пятнадцать комсомольцев, две девушки, работающие в поселковом Совете, да несколько пожилых дачников.
— Вы уж извините, — смущается Козырев, то и дело вытирающий мокрый от волнения лоб. — Лето… И потом в кинотеатре новый фильм. А это, сами понимаете…
— Ну, ничего, — снисходительно улыбается Корнелий. — Дело это не из легких, я понимаю. К тому же у вас это, наверно, впервые, хотя церквушка отца Никанора, кажется, на полном ходу?
— Да, к сожалению.
— А что, если мы по случаю малочисленности аудитории проведем вольную беседу вместо лекции? — обращается Корнелий уже не к Козыреву, а к собравшимся, заметив среди них Маврина и Колокольчикова. Они подсели к дачникам, держась подальше друг от друга. — А то ведь как-то не совсем удобно читать лекцию почти пустому залу. Как вы на это, товарищи?
— Правильно говорит товарищ лектор, — зычно подает голос Вадим Маврин. Он уже успел познакомиться со своим соседом, и тот энергично поддакивает ему. — А лекции — это же одна скукота. Я извиняюсь, конечно…
— Правильное предложение вносит товарищ, не знаю, к сожалению, его фамилии, — поддерживает Вадима Маврина Колокольчиков. — А вот, кстати, и батюшка, кажись, идет, — кивает он на окно. — Пусть с ним и подискутирует товарищ лектор. А мы послушаем…
— Ну так как, принимается, значит, это предложение? — спрашивает Козырев.
Собравшиеся одобрительно кивают головами.
А в зал в сопровождении Лаврентьева и нескольких старушек входит отец Никанор. У него совсем еще молодое, добродушное лицо, жиденькая бородка и длинные русые волосы. Корнелий жестом гостеприимного хозяина приглашает его вперед, но батюшка снимает соломенную шляпу и скромно садится в задних рядах.
— Прошу задавать вопросы, — предлагает Корнелий и поясняет, обращаясь к отцу Никанору: — Мы тут решили из-за малочисленности собравшихся вместо скучной лекции, как остроумно заметил один из присутствующих здесь граждан, провести беседу на вольную тему.
— Вы только, пожалуйста, не обижайтесь на этого дачника, — шепчет Корнелию Козырев, кивая на Вадима. — Дачники — они народ хамоватый.
— У меня есть вопрос, — поднимается со своего места Колокольчиков. — Тут ведь собрался в основном народ молодой и в бога все равно не верящий, а батюшку и старушек разубеждать в этом явно бессмысленно, поэтому давайте договоримся не требовать от товарища лектора доказательств того, что бога нет. В том случае, конечно, если батюшка не докажет нам, что он есть.
— Простите, товарищ, не знаю вашей фамилии, — обращается Корнелий к Колокольчикову. — Давайте сначала договоримся не оскорблять священника. Времена грубой антирелигиозной пропаганды, как вы знаете…
— Да что вы, товарищ лектор! — испуганно восклицает Колокольчиков. — Я и не думал… В крайнем случае могу и извиниться…
— Что вы, что вы! — испуганно простирает руки вперед отец Никанор. — Не надо мне никаких извинений! Молодой человек ничем меня не оскорбил. А доказывать вам существование бога я не собираюсь. Доказать это, к сожалению, так же нелегко, как и опровергнуть его существование.
— Ну, так позвольте мне тогда продолжить мой вопрос, — просит Колокольчиков. — Вот что хотелось бы нам узнать у товарища лектора: правда ли, что великий русский физиолог Иван Петрович Павлов был верующим?
— Очень хорошо, что вы задали именно этот вопрос, — одобрительно кивает головой Корнелий. — Я постараюсь рассеять это бытующее, к сожалению, даже у атеистов заблуждение… Прежде, однако, я должен напомнить вам, как Иван Петрович Павлов понимал религию. На одной из своих клинических «сред» о происхождении веры говорил он следующее.
Корнелий торопливо листает свой конспект и, поправив очки, читает:
— «Когда человек впервые превзошел животное и когда у него явилось сознание самого себя, то его положение было до последней степени жалкое: ведь он окружающей среды не знал, явления природы его пугали, и он спасал себя тем, что выработал себе религию, чтобы как-нибудь держаться, существовать среди этой серьезнейшей, могущественнейшей природы». Такое толкование Павловым происхождения религии совпадает, конечно, с точкой зрения исторического материализма.
— Значит, он признавал веру? — снова спрашивает Колокольчиков.
— Да, в какой-то мере и только для слабых. «Вера существует для того, чтобы дать возможность жить слабым», — говорил Иван Петрович.
