Неизданный Федор Сологуб - [94]
Жилось голодно, когда мы весною 1921 г. пошли первый раз в эстонскую миссию.
Понесла шитую белую скатерть.
Орг не взял, но дал продовольственный пакет[680].
В Летнем Саду раскрыли и стали есть — сыр, печенье.
Были рады человеческой пище и человеческому отношению.
Очень радовала ее «Одна Любовь»[681].
Ей непременно хотелось, чтобы в эту книгу вошли некоторые триолеты. Я это исполнил, переделал их, чтобы не повторять того же слово в слово[682].
«Свирель» вся написана, чтобы ее позабавить[683].
Голодные были дни. Заминка с пайком.
Ходил на Сенную, на последние гроши, на размененные по секрету от нее германские марки купить что-нибудь вкусное. И по дороге сложил не одну бержерету.
Первые же бержереты написаны по ее желанию для вечера в Институте, где она занималась языками и литературой.
Название «Слепая Бабочка»[684] от ее слов о женской любви, в ответ на мои слова в горькую минуту:
— Зачем же ты меня полюбила?
Она сказала:
— Разве мы что-нибудь знаем об этом? Мы — как слепые бабочки.
Ф. Сологуб и Е. И. Замятин
Переписка
Творческое и личное общение Евгения Замятина с Федором Сологубом начинается вскоре после того, как Замятин в сентябре 1917 г. вернулся в Петроград из Англии. Самая ранняя известная нам дата их возможного личного знакомства — 19 мая 1918 г., когда Сологуб и Замятин вместе выступали на литературном утреннике «Земля у современных русских поэтов»[685]. Во второй половине 1918 г. Замятин и Сологуб принимают активное участие в работе «Союза деятелей художественной литературы»[686].
В начале 1920-х годов Замятин и Сологуб встречаются на заседаниях Правления Петроградского отделения Союза писателей, на литературных вечерах, входят вместе в жюри литературного конкурса. 12 августа 1923 г. Евгений Иванович сообщил жене Людмиле Николаевне[687]: «„Петроград“[688] объявляет конкурс на роман. В жюри Сологуб и я, и критики Горнфельд, Раз<умник>-Иванов и Эйхенбаум»[689]. Замятин бывает в гостях у Сологуба. В биографических записях Анны Андреевны Ахматовой, сделанных П. Н. Лукницким, читаем: «2-го марта вечером была у Ф. К. Сологуба; было очень скучно („скучнее, чем на эстраде“), было много чужих. АА (Ахматова. — А.Г. и М.Л.) не выдержала и сбежала вместе с Замятиными. Они повели ее в Союз драматических писателей, где было еще скучнее…»[690]
Встречи Сологуба и Замятина продолжаются летом 1924, 1925 и 1926 годов: Сологуб снимал дачу в Детском Селе (Царское Село) по адресу: Колпинская ул., дом 20, кв. 5. В этом же доме жил Р. В. Иванов-Разумник — известно, что Замятин часто навещал его в это время.
Для Замятина Сологуб в эти годы остается «живым классиком», в нем Замятин видит «единственный уцелевший мост, который связывал нас с славным прошлым русской литературы»[691]. Внимание к творчеству Сологуба восходит к началу пути Замятина в литературе. 7 сентября 1913 г. он цитирует Л. М. Василевского: «…у меня на руках был соверш<енно> случайно № „Бирж<евых> Вед<омостей>“. Утренний выпуск. Там фельетон Л. Василевского о поэзии и литературе. Читаю о том — о сем, и между прочим фразу: „нельзя сказать, что в литературе нет талантов… В наше время, когда пишут Л. Андреев, Мережковский, Сологуб… Когда появилась плеяда таких молодых, как И. Шмелев, Саша Черный, Замятин, Винниченко и др. и затем удовлетворенно заметил: Cornme çа“[692]. Вырезал и спрятал»[693].
Отзывы о творчестве Сологуба часты в литературно-критических работах Замятина; первый из них — в рецензии на первый и второй сборники «Сирин» — относится к 1914 г. Замятин писал: «Очень просты, непривычно-просты стихи Ф. Сологуба в первом сборнике. Не идет к Сологубу простота, несложность. Все равно, что Мефистофеля нарядить почтенным немецким буржуем, в зубы — трубку, в руки — кружку пива. Не плохо — а не Мефистофель, нет»[694]. В 1918 г. Замятин скептически отзывается в статье «Скифы ли?» о патриотических стихах Сологуба времен первой мировой войны (сб. «Мысль». Пг., 1918. Подпись: Мих. Платонов).
Наиболее развернуто свои взгляды на творчество Сологуба Замятин высказал в выступлении на юбилейном вечере писателя 11 февраля 1924 г. (см. о нем подробнее в примеч. к 3-му письму Сологуба к Замятину[695]). Позднее статья, первоначально носившая название «Morbus rossica», вошла под названием «Белая любовь» в сборник статей «Современная литература», выпущенный издательством «Мысль». В статье Замятин утверждал, что художник всегда романтик и бунтарь, еретик, для которого нет ничего непогрешимого. Для автора Александр Блок и Федор Сологуб — «рыцари одного ордена», их путь — путь служения «белой любви». «Эта белая любовь, требующая все или ничего, это нелепая, неизлечимая прекрасная болезнь — болезнь не только Сологуба, не только Дон-Кихота, не только Блока (Блок именно от этой болезни и умер) — это наша русская болезнь, „morbus rossica“»[696].
Замятину, тонкому стилисту, в творчестве Сологуба импонирует «европейское» — «перегиб от каменнейшего, тяжелейшего быта — в фантастику»; умение смешивать «крепчайшую вытяжку бытового языка с приподнятым и изысканным языком»[697]. Но еще ближе Замятину то, что «при всем европеизме» — «под строгим, выдержанным европейским платьем Сологуб сохранил безудержную русскую душу».
