Неизданный Федор Сологуб - [28]

  Их обратил в смиренных богомольцев.

И верил я тогда, — настанет день и час,

  Мгновенное заблещет в свете вечном.

Ни судороги злой, ни безобразных спазм.

  Один восторг в пыланьи бесконечном.

4 (17) июня 1924

245

Чет и нечет,

Мутный взор.

Обеспечит

Этот вор!

Рвет и мечет

За укор.

Изувечит, —

Вот позор!

Пусть хозяйка

Мужа ждет.

Ожидай-ка!

Все пропьет.

— Негодяйка! —

Заорет.

Плюх немало

Надает,

И, усталый,

Вдруг заснет.

Что томило,

Как стряхну?

Вот как было

В старину, —

Очень мило,

Ай-да ну!

Рать ходила

На войну,

Дома ж била

То жену,

То прислугу,

То детей, —

С перепугу

Все смирней.

16 (29) июня 1924

246 [72]

Еще гудят колокола,

Надеждой светлой в сердце вея,

Но смолкнет медная хвала

По слову наглого еврея.

Жидам противен этот звон, —

Он больно им колотит уши,

И навевает страхи он

В трусливые и злые души.

Иная кровь, иной закон.

Кто примирит меня, арийца,

С пришельцем из других сторон?

Кто смоет имя: кровопийца?

Но будет день, — колокола,

Сливаясь в радостном трезвоне,

Нам возвестят: Русь ожила.

Опять в блистающей короне.

30 июня (13 июля) 1924

247

Дали стали очень жестки,

Ноги туги, мало сил.

В лавку здесь на перекрестке

Заходить я полюбил.

Проторил туда дорожку,

И узнал уж скоро я,

Что торгует понемножку

Там актерская семья.

Спички, хлеб, пшено, селедки,

Папиросы, соль, лук, рис…

Лица ласковы и кротки

У актера и актрис.

Нынче жарко, даже знойно.

За прилавком лишь одна

Продавщица так спокойна,

Так румяна и стройна!

Покупая папиросы,

Под доскою откидной

Вижу я, что ноги босы

У хозяйки молодой.

Низошло очарованье.

Обратило дом в чертог

Это светлое мельканье

Из-под юбки легких ног.

В сердце входит умиленье,

Как молитва в тихий храм,

И табачное куренье

Облечется в фимиам.

5 (18) июля 1924

248 [73]

Река времен имеет острова.

Хотя стремительно текут мгновенья,

Порой душа, жива и не жива,

      Пристанет к острову забвенья.

Тогда она уходит в глубину,

Откуда ей не слышен шум потока,

И этот странный миг, подобный сну,

      Переживает одиноко.

Уже твоя расширилась река,

Уже увидел близко жизни цель ты,

Дышать отрадно, тишина легка

      На островах широкой дельты.

12 (25) июля 1924

249 [74]

Прозрачной ночью от вокзала

По царскосельской тишине

Шел босиком я. Очень мало

Прохожих встретилося мне.

Но по дороге на крылечке

Один сидел, и перед ним

Свивался в легкие колечки

Чуть видный папиросный дым.

Колечки эти оковали

Мой путь. Я на крылечко сел

И закурил. Мы помолчали,

И он, как видно, захотел

Поговорить. Ну что ж, прохожий,

Поговорим, уж так и быть.

Хотя совсем с тобой не схожий,

С тобой умею говорить.

Кто б ни был ты, простой рабочий,

Совслужащий или торгаш,

Ты сам в покое светлой ночи

Мне тему для беседы дашь.

Поговорили, как и все мы,

Как водится, о том, о сем.

Слегка и той коснулись темы,

Зачем иду я босиком.

Да не дивился он на это.

— Кому как нравится. Ну что ж!

Оно, конечно, нынче лето,

Так и без обуви пройдешь.

— И образованные тоже,

На днях на Вырице видал,

Обутка — собственная кожа, —

Он мне раздумчиво сказал.

Поговорили очень мило,

И я пошел себе домой,

А он сидел еще, уныло

Качая темной головой.

16 (29) июля 1925

250 [75]

ЕЛЕНЕ АЛЕКСАНДРОВНЕ АННЕНСКОЙ

Что имя? В звуке вещем — тайна.

Она темна или ясна,

Но все ж даются не случайно

Нам, бедным людям, имена.

Когда рождается Елена,

Ее судьба — судьба Елен:

Его или ее измена

И в дикой Трое долгий плен.

Но мы не верим, что Елену

Парис троянский полонил.

Она влеклась к иному плену,

Ее пленил широкий Нил.

Мы знаем, — только тень царицы

Вместил суровый Илион,

А наготою чаровницы

Был очарован фараон.

Елена, заповедь едину

Храни в нерадостные дни:

Терпи твой плен, и Валентину,

Лукавая, не измени.

Терпи надменность и упреки:

Как, — помнишь, — фараон кричал,

Когда красавец черноокий

Тебя украдкой целовал!

Припомни вспышки фараона:

Чуть что, сейчас же хлоп да хлоп,

И разорется, как ворона,

А с виду сущий эфиоп.

Да и Парис, красавец тоже!

Козлом он пахнул, стадо пас,

И щеголял в звериной коже,

И бил себя в недобрый час.

Но здесь не Фивы, и не Троя,

Не Приамид, не фараон,

И старым бредом Домостроя

Твой жребий здесь не омрачен.

5 (18) августа 1925

251

С волками жить, по-волчьи выть.

Какая странная пословица!

Но видно, так тому и быть:

   Пословица не сломится.

Но вой не вой, — голодный волк

К тебе негаданно подкрадется.

Заспорить с ним — какой же толк!

   Надейся, — все уладится.

Держаться б дальше от волков,

Да надоело жить с барашками,

Вот и пошел ты в глушь лесов

   Тропинками, овражками.

Чего там вздумал ты искать?

Вот и забрел к волкам в их логово,

И встретишь, — как их разгадать?

   Смиренною иль строгого?

6 (19) августа 1925

252

Где дом любви, где дом разврата,

Кто это может различить?

Сестра невинная на брата

Ужели станет доносить?

И он ликует, облекаясь

В ее девический наряд,

Вином распутства упиваясь,

И люди не его корят.

Они в распутстве видят пламень

Святой и пламенной любви,

И говорят: «Кто бросит камень?»

И говорят: «Благослови!»

28 декабря 1925 (10 января 1926)

253

Змея один лишь раз ужалит,

И умирает человек.

Но словом враг его не валит,

Хотя б и сердце им рассек.

0 ты, убийственное слово!

Как много зла ты нам несешь!

Как ты принять всегда готово

Под свой покров земную ложь!

То злоба, то насмешка злая,

Обид и поношений шквал, —

И, никогда не уставая,

Ты жалишь тысячами жал.

Надежды чистой обаянье