Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном - [11]

А теперь поверьте мне, сударыня, что я ни настолько груб, ни настолько скептичен, ни настолько непристоен, каким я вам мог показаться.

Но я, против воли, чувствую большое недоверие ко всякой тайне, ко всякой неизвестной и ко всем неизвестным.

Как вы хотите, чтобы я говорил искренние вещи какой-нибудь госпоже X., которая мне пишет анонимно, которая, может быть, и враг мне (у меня есть враги) или-же просто насмешница. С людьми замаскированными я сам надеваю маску. Таков обычный порядок войны. И все-таки путем хитрости мне удалось увидеть маленький уголок вашей натуры.

Еще раз простите.

Целую незнакомую руку, которая пишет мне.

Ваши письма, сударыня, к вашим услугам, но я их отдам не иначе, как в ваши собственные руки. Ах! я готов для этого поехать, куда угодно.

Ги де-Мопассан.

* * *

Тем, что я еще раз пишу вам, я навсегда роняю себя в ваших глазах. Но я к этому глубоко равнодушна, а затем мне хочется вам отомстить. О, я только расскажу вам про эффект, произведенный вашей лукавой попыткой заглянуть в мою душу.

Я положительно страшилась получить ваше письмо, воображая себе самые фантастические вещи.

Этот человек должен был заключить свою переписку… не скажу чем, чтобы пощадить вашу скромность. И вскрывая письмо, я готовилась ко всему, чтобы не быть внезапно пораженной. Я была все-таки поражена, но приятно.

Devant les doux accents d’un noble repentir

Me faut-il done, Seigneur, cesser de vous hair[6].

И хоть бы это была какая-нибудь другая хитрость! А то, не угодно ли?

Польщенная тем, что меня приняли за светскую женщину, я стану позировать, как таковая, после того как вам хитростью удалось вырвать из моих рук человеческий документ, который вам угодно истолковать по своему! Скажите, как умно!

Итак потому именно, что я рассердилась? Это вряд ли решающее доказательство, милостивейший государь.

Как бы то ни было, прощайте! Я готова вам простить, если вам это валено, потому что я нездорова, и так как это со мной никогда не случается, то я чрезвычайно нежно настроена к себе самой, ко всему миру и к вам, нашедшему способ стать мне столь глубоко неприятным. Я тем менее стану это отрицать, что предоставляю вам думать об этом, как вам угодно.

Как вам доказать, что я ни любительница фарсов, ни ваш враг?

И для чего наконец?

Трудно было бы поклясться, что мы созданы для того, чтобы понять друг друга. Вы не стоите меня — жалею об этом. Не могло бы быть ничего более приятного для меня, как признать за вами превосходство во всех отношениях, — в вас ли или в ком-нибудь другом, — просто, для того только, чтобы иметь с кем обмолвиться словом. Ваша последняя статья была интересна, и я даже хотела бы, в качестве молодой девушки, предложить вам один вопрос. Но…

Между прочим, один маленький пустяк весьма деликатного свойства заставил меня погрузиться в мечты. Вы были огорчены тем, что причинили мне страданье. Это или глупо, или очаровательно, скорее очаровательно… Вы можете смеяться надо мной, я смеюсь в таком случае над вами. Да, в вас зазвучала едва уловимая нотка романтизма а la Стендаль, говорю это совершенно простодушно, — но будьте спокойны: вы на этот раз еще не умрете от этого. Спокойной ночи!

Я понимаю ваше недоверие. Весьма вероятно, что какая-нибудь женщина comme il faut, молодая и красивая, забавляется тем, что пишет вам. Не так ли? Но, милостивый государь! Что-ж это?.. я, кажется, уже забыла, что между нами все кончено.

* * *

Милостивая государыня!

Я провел около двух недель на море, и потому не мог вам ответить раньше. Теперь я вернулся на несколько недель в Париж, прежде чем удалиться на лето.

Вы решительно недовольны, сударыня, и, чтобы вполне выразить мне свое раздражение, вы прямо заявляете мне, что я стою далеко ниже вас, что я вас недостоин.

О, сударыня, если бы вы меня знали, вы бы знали также, что я не предъявляю никаких претензий в смысле нравственной или художественной ценности. В глубине души я смеюсь над той и другой.

Все в жизни мне почти одинаково безразлично: мужчины, женщины и события. Вот вам мое истинное profession de foi. Прибавлю еще — чему вы не поверите, — что я не более дорожу самим собой, чем другими. Все в мире скука, фарс и жалость.

Вы говорите, что навсегда роняете себя в моих глазах тем, что пишете мне еще раз. Почему так? Вас осенила редкая мысль признаться мне, что вы оскорблены моим письмом, и сделали это в такой раздраженной, простой, свободной и восхитительной форме, что я был взволнован и тронут.

Я попросил у вас прощения, изложив вам свои резоны.

Вы мне еще раз ответили — очень мило, не бросая оружия, но вместе с тем обнаруживая чуть ли не чувство благосклонности, к которому все еще примешан гнев.

Что может быть более естественного?

О, я знаю, теперь я вам внушу большое недоверие. Тем хуже! Вы все-таки не хотите, чтобы мы свиделись? Если с кем-нибудь говоришь лицом к лицу пять минут, о нем узнаешь больше, нежели переписываясь с ним в течение десяти лет.

Каким образом могло случиться, что вы никого не знаете из тех людей, с которыми я встречаюсь? Ведь, когда я бываю в Париже, я провожу все вечера в обществе. Если вы мне скажете: пойдите в такой-то день в такой-то дом, я пойду. Если я вам покажусь чересчур неприятным, вы можете не открывать себя.