Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - [57]

19 Если Лаодамия, если Порция,[244]

Если Аррия, Аргия, Евадна,

Прияв смерть вослед каждая супругу,

Заслужили праведную хвалу,

То не больше ли честь

Вырвать мужа из смерти и судьбы

Из-за Леты и из-за Стикса,

Девять крат обвившего мертвый дол?

20 Если Македонянин[245]

Ревновал Ахилла к меонийской трубе, —

Сколь ревнивее, о непобедимый,

Он взирал бы к тебе, Франциск Пескарский,

Оттого, что верная и любимая

Тебе спела жена такую песнь,

Что не надобно звучнейшей трубы,

Чтоб греметь твоей славе во веки вечные!

21 Если бы писало мое перо,

Сколько хочется или сколько можется,

Долог был бы сказ,

Но и то бы много было не сказано;

И подавно позабылась бы повесть

О Марфизе и славных ее друзьях,

А ведь я обещал ее продлить,

Ежели угодно вам станет слушать.

22 А коли вы здесь, чтобы слушать,

И коли я здесь, и готов,

То оставлю до пущего досуга

Излиянье достойных ее похвал, —

Не затем, будто песни мои надобны

Той, чьи песни и звонче и обильней,

А затем, что такова моя страсть

Чтить и славить ее до утоления.

23 Милые мои дамы,

Повторю, чтоб кончить: во всех веках

Многие вы были достойны вечности,

Но о вас молчали завистливые певцы.

Ныне же молчанью конец:

Вы и сами прославите ваши доблести.

Будь дано сие воинственным свойственницам —

Больше бы нам зналось об их делах:

24 Брадаманта и Марфиза — две свойственницы,

Чьи былые подвиги и победы

Я усиливаюсь вывесть на свет,

Но из десяти ускользают девять.

А что знаю, того не утаю —

Чтобы славные дела не остались

В позабытости, и чтоб угодить

Вам, красавицы мои чтимые и любимые.

Руджьер, Брадаманта и Марфиза встречают Улланию, обиженную Марганором

25 Я сказал,

Что Руджьер уж откланялся к отъезду

И уже (на сей раз — и без труда)

Вырвал меч из кипарисного комля,

Как вдруг

Замер, внявши недальний громкий плач,

И рванулся с сестрою и с подругою,

Чтоб помочь, коли надобно помочь.

26 Поспешают, а плач все громче,

А сквозь слезы все слышнее слова;

Добежали, глядь — лужок, а на нем в слезах

Три девицы, по-странному одетые:

От пупа и ниже

Располосовал им-платья незнамо кто,

И они, чтобы сокрыть сокровенное,

Сели наземь и уж не смеют встать.

27 Как Вулканов сын,[246]

Мимо матери выросший из праха

И Палладой отданный на бережный вскорм

Слишком жадной до посмотра Аглавре,

Для сокрытья недолжных своих ног

Восседал в им созданной колеснице, —

Так и эти три

Севши наземь, скрывали свои тайности.

28 Столь срамное, столь неподобное[247]

Поразило зрелище и эту и ту

Героиню так, что зарделись щеки,

Словно вешние розы в Пестумских садах.

Брадаманта глядь и видит: пред ней

Уллания,

Та Уллания, которая вестницею

Шла во Францию с Забвенного Острова.

29 Узнает она Улланию, узнает

Двух сопутниц, все тех же, что и были,

И свою обращает речь

К той, которая первая в почете.

Спрашивает: кто

Столь бесчестен, беззаконен, безнравен,

Что скрываемое самим естеством

Обнажает непристойному взгляду?

30 И Уллания, угадав

Как по латам, так по учтивой вымолвке,

Что пред нею та, которая давеча

Трех наездников ссадила с седла,

Повествует,

Что в недальнем замке безбожный люд

Их не только изобидел одеждою,

Но и бил и много чего другого.

31 А где щит и где трое королей,

Так давно и далеко ей сопутные,

Этого не знает она сама:

То ли пали, то ли пленники.

И пустилась она в сей путь,

Столь досадный для пешего хождения,

Чтобы бить челом государю Карлу, —

Верно, он не стерпит такого зла.

Они скачут отомстить обидчику

32 И Руджьер и обе воительницы,

Сколь отважны, столь и добры,

Помутили ясные взоры,

Слышучи и видючи столько мук,

И не ждавши просьб

Оскорбленной отмстить за оскорбление,

Забывают все иные дела

И во весь опор спешат к тому замку.

33 Но сначала по истой доброте

Они скинувши со своих доспехов

Покрывала, окутали тело дев,

Скрыв от взора ненадобные части;

А чтобы Уллании

Не топтать уже топтанную тропу,

Брадаманта ее берет за седло,

А Руджьер и Марфиза — ее спутниц.

34 Севши за седло,

Вот Уллания кажет Брадаманте

Лучший путь к злому замку, а в ответ

Та сулит ей достойное отмщение.

Выбираются из дола на холм,

Всходят в кручу то правей, то левей,

И пока не запало солнце в запад,

Не искали ни приюта, ни отдыха.

35 На хребте крутого холма

Отыскалась вечером деревенька,

А в ней добрый кров и добрый стол,

Уж какие есть, те и есть.

Оглянулись путники и диву дались:

Всюду женские и женские лица,

Кои старые, кои юные, а мужчин

Нет, как нет.

36 Не дивился так в старину[248]

Сам Ясон со своими Аргоплавателями

На тех женщин, которые принесли

Смерть отцам, сыновьям, мужьям и братьям,

И на целом Лемносе

Не оставили и двух мужских лиц, —

Как дивился здесь Руджьер

И его вечерние сопристанницы.

37 Для Уллании и двух ее дам[249]

Сей же час приказали наши рыцари

Схлопотать три женские платья —

Хоть не пышные, а все же не терзаные.

А меж тем Руджьер,

Подозвавши одну из местожительниц,

Вопрошает, где здесь мужеский пол?

А она ему ответствует вот что:

Им рассказывают, какой Марганор великий женоненавистник,

38 «Тебе в диво

Видеть столько нас женщин без мужчин,

А нам в самую несносную муку

Жить столь жалко отторженным от своих:

Чтобы горше нам горелось в изгнании,

Наши милые мужья, сыновья, отцы

Злой отлукой отлучены от нас

По угоде нашего утеснителя.

39 Урожденных нас в его земле,

До которой здесь два часа дороги,