Неисторический материализм, или Ананасы для врага народа - [24]

Шрифт
Интервал

– Ах, чтоб его!.. – выругался Митя, и было слышно, как запыхавшийся Иван тоже желает ему всего доброго. – Еще один такой финт, и я с ним лично разберусь. – Из трубки донеслось неясное ворчание. – Мы оба разберемся, – добавил Митя. – Ладно, если что – езжайте на маячок, только вот как вы без дороги… А вместо елок включим иллюзион.

Иллюзионом они называли устройство для передачи голограмм, которые могли возникать на фоне светящегося поля, в лучах которого они, собственно, и отражались, или сливаться с окружающей средой. Для этого потребовалось еще восемь околоземных спутников. Денег на это не пожалели и заготовили изображения действующих руководителей государств и прочих исторических фигур, которые открывали и закрывали рот. Поэтому в их уста можно было вкладывать любые речи. Американцы и англичане озаботились поиском фонограмм с несколькими речами, на все те случаи, которые они предусмотрели. Барсов решил, что фонограммы ограничивают возможности, и пригласил пародиста – умного ироничного Яблонского, который не только талантливо имитировал речь, но еще мог замечательно импровизировать. Яблонский должен был дежурить в лаборатории с завтрашнего дня, а пока, на случай приезда следователя, запаслись молчаливой картинкой с тремя заснеженными елочками.

Но Андрей решил, что в темноте следователь в лес не сунется. Таинственную ячейку тридцать два было не то что ночью, и днем не найти, поэтому он отослал обрадованных Митю и Ивана домой вместе с фургоном.

Сергей пристыжено молчал.

– Ладно, деятель, – мрачно сказал Андрей. – Поехали домой. Там твой Артемьев тебя ждет не дождется. Похоже, Курицына совсем необучаема. Съездишь к нему, ну и в лаборатории есть дела.

– Шеф очень зол? – боязливо спросил Сергей, прежде чем нажать на диск.

– Плюется огнем, – пообещал Андрей.

Барсов действительно был мрачнее тучи, когда Сергей предстал перед его пылающими очами.

– Да ладно, Анатолий Васильевич, – заискивающе сказал Сергей. – Ну, растерялся, так я бы выкрутился потом.

– Он бы выкрутился, – саркастически хмыкнул Андрей. – Нажал бы на диск и улепетнул бы домой к мамочке.

Сергей обиженно засопел. Барсов вздохнул.

– Шутник! Вы хоть понимаете, что ваши шутки ставят тут людей в тяжелейшее положение? Ну что вам стоило сказать, что вы просто не знаете его адрес?

– Да я уж потом сам понял, – вздохнул Сергей. – Мне его позлить захотелось. А где Митя с Иваном? – осведомился он.

– Фургон во дворе ставят. Сейчас придут.

– Ну, мне пора в банк, – заторопился Сергей. – Сколько у меня времени?

– Сейчас пять, – посмотрел на часы Барсов. – До восьми справишься?

Сергей кивнул и в дверях столкнулся с входившими в лабораторию Митей и Иваном.

– Привет, ребята. Здорово в зимнем лесу погулять, когда на дворе июль, правда? – сказал он и успел выскочить до того, как пущенный Митей валенок попал в захлопнувшуюся дверь.

– Еще издевается, – проворчал Митя, поднимая валенок.


VIII

Красивые ноги не спасли Курицыну от жестокого разноса. Ворча, что лучше уж он доплатит ей из своего кармана, только пусть она вообще ничего не делает, Сергей все же выкроил часок, чтобы забежать домой. Дома был большой сбор – в гостиной сидели родители, дядя Сергея с женой и дед. Дед печально поздоровался с Сергеем.

– Вот, попрощаться зашел, – было первое, что сказал дед, увидев Сергея.

– Может, сначала все же поздороваешься, – удивился Сергей. – Ты куда собрался-то?

В ответ дед начал плести что-то невразумительное про то, что жизнь его была полна и насыщенна, но, когда разум угасает, надо вовремя уйти…

– И вот так целый вечер, – пожаловалась мама.

Дед поднял глаза и посмотрел на Сергея в профиль.

– Погоди, – сказал он внуку. – Не двигайся.

Сергей испуганно застыл. Дед долго смотрел на профиль внука, потом грустно вздохнул.

– Елена, – обратился он к матери Сергея, – у вас с Александром, по-моему, в библиотеке было что-то про раздвоение личности.

– Конечно-конечно, – Елена Валентиновна с готовностью бросилась к книжному шкафу.

– Не суетись, – обиделся дед. – Я ведь еще не умираю.

– Что ты, что ты, – всплеснула руками мать. – Ты только не волнуйся.

– Ничего я не волнуюсь. Я что, по-твоему, уже впадаю в маразм?

Сергей с жалостью смотрел на деда. Бедный дед. Невинная жертва эксперимента. Он начинает вспоминать вторую реальность, которую сейчас строит его родной внук.

– Кстати, – начал он, придумывая, как бы поделикатнее изложить ему суть дела, – ты знаешь, я видел такой странный сон, как будто я работаю в пединституте.

Из глаз деда ушло лунатическое выражение, и он вполне осмысленно взглянул на внука.

– И будто я преподаю физику у вас на кафедре.

– Так-так, – оживился дед.

– И вот, представляешь, – вдохновенно продолжал Сергей, – я захожу к вам на кафедру первый раз, знакомиться. И ты там совсем молодой. Как будто на тебе темно-синий пиджак в полоску…

– У меня это был единственный костюм, – подтвердил дед. – Потрясающе. А дальше?

– Ты как будто сидел за столом – знаешь, такой деревянный, а посередине дерматином покрыт.

– Какого цвета дерматин? – оживленно спросил дед.

– Темно-коричневый.

– Точно!

– У тебя была такая тетрадка – в такой же обложке, как этот дерматин, с лекциями?


Рекомендуем почитать
#на_краю_Атлантики

В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.


Дурная примета

Роман выходца из семьи рыбака, немецкого писателя из ГДР, вышедший в 1956 году и отмеченный премией имени Генриха Манна, описывает жизнь рыбацкого поселка во времена кайзеровской Германии.


Непопулярные животные

Новая книга от автора «Толерантной таксы», «Славянских отаку» и «Жестокого броманса» – неподражаемая, злая, едкая, до коликов смешная сатира на современного жителя большого города – запутавшегося в информационных потоках и в своей жизни, несчастного, потерянного, похожего на каждого из нас. Содержит нецензурную брань!


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Железные ворота

Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.