Негласная карьера - [32]

Шрифт
Интервал

Рюдигер уступил машину Барбаре, чтобы она ездила за покупками и возила ребенка. Сам пользовался трамваем. Время от времени он напоминал жене о своей жертве. Университет стал для Рюдигера настоящим прибежищем. Он не во всем еще там разобрался, коротая время на немногочисленных лекциях и семинарах, которые шли, несмотря на забастовки; продолжал он ходить и на собрания, митинги. Рюдигеру хотелось участвовать в студенческой жизни, пусть еще не совсем понятной. «Студенты всегда против чего-нибудь бунтуют», – говорила бабушка Вегенер. Теперь Рюдигер сам был студентом или пока скорее зрителем, который наблюдал за этими, так сказать, сражениями гладиаторов.

Одним из главных действующих лиц на арене был его давний друг Феликс Бастиан, роль которого для Рюдигера еще не вполне прояснилась. Феликс входил в руководство Всеобщего студенческого союза, состоявшего из различных политических группировок, которые, хотя и враждовали, но держались вместе с 1968 года, когда им впервые удалось одержать «историческую победу» над правыми силами. Рюдигер не разбирался в различиях между ними, поэтому все оставалось для него туманным.

Сам язык политических дискуссий был ему непонятен. «Накопление капитала» – это еще ясно. Об экономике Рюдигер кое-что слышал. Но что значит – «человек как производительная сила»? Или «рабочая сила как товар»? Кто объяснит разницу между «производительными силами» и «производственными отношениями»? Впрочем, Рюдигеру и в голову не приходило спросить кого-нибудь, особенно на собрании. Не хотелось обнаруживать свое невежество.

Ораторы запросто пользовались мудреными терминами, а по публике не скажешь, что ей чего-либо непонятно. Так что приходилось и дальше внимать загадкам вроде «отрицание отрицания» или «экспроприация экспроприаторов»; Рюдигер с уважением поглядывал на докладчиков, которые запросто толковали, например, о «репрессивной сублимации».

К Феликсу Рюдигер испытывал двойственное чувство. Феликс говорил иначе. Он не злоупотреблял иностранными словами или вкратце объяснял их значение. Рюдигер легко ухватывал его мысль, говорил ли Бастиан о сотрудничестве с профсоюзами или подчеркивал роль рабочего класса и его союза со студенчеством. Но именно это Рюдигера и злило – слишком уж здорово Бастиан умел выступать, на все у него находился ответ, он имел четкое представление о самых жгучих проблемах: о перспективах, о стратегии и тактике. Успех Феликса на митингах я собраниях лишь усиливал у Рюдигера ощущение собственной неполноценности.

А тут еще странный недуг, который заявил о себе сейчас, но потом еще несколько лет мучил Рюдигера, так и не сумевшего узнать его диагноз.

Ему не удавалось упорядочить свою повседневную жизнь. Дома его донимал детский плач, и Рюдигер сбегал оттуда, однако университетская жизнь до сих пор оставалась чужой. Уйти с головой в учебу тоже не получалось. Статистика доконала его. Под психологией и социологией Рюдигеру представлялось раньше совсем иное.

Однажды поздней осенью он опять постарался уйти из дома пораньше. Корнелиус уже три недели болел коклюшем, кашлял ночами, то и дело просыпался, надсадно плакал. Да и днем сын заходился кашлем и капризничал от недосыпания.

Ехать до университета было минут двадцать. Но до городской электрички нужно еще пройти минут десять, потом столько же отшагать от вокзала до университета. Рюдигер шел с вокзала не торопясь, ничего особенно радостного его не ожидало.

Метров через двести у него схватило желудок. Собственно, тяжесть в животе Рюдигер почувствовал еще в поезде, но теперь внутри что-то заурчало, забулькало, как перед извержением вулкана, и неожиданно все внутренности свело, будто судорогой. Его пронзила резкая боль, а главное – тяжесть переместилась в кишечник и сделалась почти невыносимой.

Неспешный поток нес с собою Рюдигера от вокзала к университету. Почти никто не прибавлял шагу. А если какой-либо пешеход и обгонял другого, то он либо не был студентом, либо принадлежал к редкому числу тех, кто еще не свыкся с победой антиавторитарного движения, которое осудило пунктуальность и обязательную явку на занятия как буржуазный пережиток.

Рюдигер постарался вспомнить, нет ли поблизости туалета. Нет, придется терпеть до университета. Он пошел быстрее…

Последние метры Рюдигер почти в панике побежал по лестнице, хотя в то же время старался делать не слишком громадные шаги. Конечно, со стороны был ужасно смешон этот ускоренно-замедленный шаг, но все опасения затмевал страх перед возможной катастрофой.

Расталкивая недоумевающих студентов, он ринулся в кабинку и захлопнул дверцу. Успел… Но отпустило далеко не сразу. Рюдигер долго сидел, уткнув голову в ладони. Он страдал от унижения, от того, что был похож на малыша, которому еще неподвластны элементарные функции собственного тела.

В последующие недели эти мучения повторились вновь. И каждый раз Рюдигер едва успевал добежать до туалета. Потом он неизменно чувствовал себя униженным, разбитым… Для него наступил период, когда едва ли не все в его жизни отошло на задний план перед этим недугом – учеба, семья, политические сражения. И чего он только ни предпринимал, ничто не помогало.


Рекомендуем почитать
Записки. Живой дневник моей прошлой жизни

Данная книга представляет собой сборник рассуждений на различные жизненные темы. В ней через слова (стихи и прозу) выражены чувства, глубокие переживания и эмоции. Это дневник души, в котором описано всё, что обычно скрыто от посторонних. Книга будет интересна людям, которые хотят увидеть реальную жизнь и мысли простого человека. Дочитав «Записки» до конца, каждый сделает свои выводы, каждый поймёт её по-своему, сможет сам прочувствовать один значительный отрезок жизни лирического героя.


Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения

В сборник «Долгая память» вошли повести и рассказы Елены Зелинской, написанные в разное время, в разном стиле – здесь и заметки паломника, и художественная проза, и гастрономический туризм. Что их объединяет? Честная позиция автора, который называет все своими именами, журналистские подробности и легкая ирония. Придуманные и непридуманные истории часто говорят об одном – о том, что в основе жизни – христианские ценности.


Мистификация

«Так как я был непосредственным участником произошедших событий, долг перед умершим другом заставляет меня взяться за написание этих строк… В самом конце прошлого года от кровоизлияния в мозг скончался Александр Евгеньевич Долматов — самый гениальный писатель нашего времени, человек странной и парадоксальной творческой судьбы…».


Насмешка любви

Автор ничего не придумывает, он описывает ту реальность, которая окружает каждого из нас. Его взгляд по-журналистски пристален, но это прозаические произведения. Есть характеры, есть судьбы, есть явления. Сквозная тема настоящего сборника рассказов – поиск смысла человеческого существования в современном мире, беспокойство и тревога за происходящее в душе.


Ирина

Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.


Квон-Кхим-Го

Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.