Негласная карьера - [30]

Но высокооплачиваемым профессионалам приходилось туго. Поммеренке видел это. Комментатор действовал ему на нервы не меньше, чем реплики в зале. Когда «десятка» команды ГДР Шпарвассер обыграл Бекенбауера и ГДР повела 1:0, Рюдигер был потрясен. Во-первых, из-за столь неожиданного поворота игры. Но больше из-за реакции в аудитории. Ребята скакали от радости и распевали те самые песенки, которые обычно считали пошлятиной. Они праздновали победу команды ГДР.

На следующий день в некоторых газетных статьях говорилось, что такой урок не повредит заевшимся профессионалам. В конце концов, выигрыш чемпионата мира всех успокоил; команда ГДР заняла неважное место, чем Рюдигер был весьма доволен. Но когда Поммеренке, подавленный, увидел счастливого Феликса среди танцующих, то возненавидел его. Рюдигер был уверен, что раскусил Бастиана.

Поммеренке допил кофе. Вагон-ресторан постепенно заполнялся народом. Рюдигер взял сумку и положил на противоположное место. Может, она отпугнет докучливого соседа? После ссоры с Барбарой Рюдигер плохо спал ночью, почти ничего не ел за завтраком и теперь чувствовал себя скверно. Он заказал обед и расположился повольготнее в надежде, что так ему удастся подольше просидеть за столиком одному.

Работая в «конторе», Поммеренке часто вспоминал Бастиана. Например, при стажировке в разных отделах он постоянно сталкивался с новыми терминами, которые приходилось даже зубрить, вроде иностранных слов в школе.

Феликс был очень чуток к языку. Рюдигер давно заметил эту черту, но прежде считал ее лишь причудой. В магазине Бастиан мог обратить внимание на обычный вопрос обычной домохозяйки, которая, указав на какую-то вещь продавцу, поинтересовалась:

– Почем?

– Слышал? Лучше бы она спросила: почему? Жаль, что люди не задумываются, почему цены все время растут.

Поммеренке вспомнил, как он шел за Феликсом и удивлялся. Ему такое и в голову не приходило. В двенадцать лет человека занимает совсем другое.

Футбол, например. Но Феликс и тут был парень не промах. Играл он здорово, хотя никогда не тренировался в каком-нибудь клубе.

Они вместе зачитывались отчетами об играх высшей лиги. Запоминали составы команд. Рюдигер с Феликсом удивляли ребят своеобразной викториной. Один спрашивал, другой отвечал.

– Левый защитник в «Кёльне»?

– Штолленвер.

Ответ выстреливался, как из пистолета. Потом они менялись ролями. Спрашивали и отвечали по очереди. И очень редко бывало, что какой-то вопрос оставался без ответа. Правда, даже тут Феликс ухитрялся гнуть свое. Например, ему не нравились прозвища, и он называл игроков только по имени и фамилии. Рюдигеру этого до сих пор не понять.

Скажем, за клуб «Боруссия-Дортмунд» левым полузащитником играл Куррат. Маленький, хитрый, цепкий в отборе мяча. Футболисты прозвали его Таксой, а журналисты – Попрыгунчиком. И для Рюдигера он был Попрыгунчик, а для Феликса – только Куррат. И вратаря местной команды Пола все звали Мопсик. Бастиан всегда называл его по фамилии – Пола. Он говорил, что болельщикам стараются привить запанибратское отношение к спортсменам. Ерунда, отмахивался Рюдигер.

– Да пойми ты, – убеждал Феликс. – Нам хотят внушить, что все мы одна семья. Поэтому спортсменам и придумывают клички.

Феликс, твердил о том, что профессиональный футбол – это большая коммерция, она дает огромные барыши. Кстати, он со все меньшим энтузиазмом участвовал в их импровизированных состязаниях-викторинах.

И уж совсем непонятными казались тогда Рюдигеру застрявшие в памяти слова Феликса:

– С политиками еще хуже. Их тоже все зовут просто по именам. «При Адольфе было по-другому…» Это ж глупо! Люди делают вид, будто знаются с воротилами на короткой ноге. А те ведь дурачат народ.

Как тут возразишь?

Сегодня Рюдигеру кажется, что это были первые признаки чуждого идейного влияния. Сам Феликс до такого не додумался бы. Ведь ему было всего тринадцать. Старый Бастиан хоть и выглядел человеком приличным, но, видимо, дома слишком много разговаривал о политике.

Поммеренке съел шницель с жареной картошкой и принялся вытаскивать огурцы из салата, откладывая их на край тарелки. «Почему это не бывает салата без огурцов?» – подумал Рюдигер и приподнял пустой стакан, чтобы показать кельнеру, что просит еще кока-колы.

Одно нельзя не признать. И позднее, уже в университете, занимая ответственные посты в студенческих организациях, Феликс сохранил интерес к речевым нюансам. Вспомнилось одно собрание группы марксистского союза студентов. Для Поммеренке многое еще было в новинку и отталкивало. Вначале член руководства группы выступил с политическим докладом. Говорилось о важнейших политических событиях недели. Бастиан присутствовал в качестве члена президиума союза и инструктора. В заключение прений он попросил слова:

– Товарищи! Мне хочется сделать небольшое примечание. Возможно, это покажется мелочью, о которой не стоит говорить особо. Но сегодня я вновь обратил внимание на то, что мы сплошь и рядом пользуемся штампами. Так, в политическом докладе раз двадцать повторилось словечко «считать»: «руководство считает», «я считаю», «партийные органы считают». До чего же однообразно: я считаю, что ты считаешь, он считает, они считают – и так далее. Это лишь один пример. Плохо, что так мы говорим не только между собой, но и обращаемся к другим. Перечитайте обе последние листовки или вспомните наши выступления на общем собрании. Вряд ли кто усомнится в нашем отношении к Советскому Союзу, но зачем твердить: нерушимая дружба с великим Советским Союзом, проникнутая духом пролетарского интернационализма? Все это верно, но к чему напыщенность? Разве это поможет нашему делу? Привлечет к нам хотя бы еще одного из тех, кто пока в стороне? Не думаю. Словом, я так не считаю.