Негативная диалектика - [25]
Свойство аффирмативности
Онтологическая потребность так же мало гарантирует достижения желаемого, как муки изголодавшихся - наличие пищи. Однако философское движение, которое об этом нимало не задумывалось, сомнения не мучают. Не в последнюю очередь это и является причиной, почему это философское направление оказалось в плену у неистинно аффирмативного[1a-1].
По категориям, которым фундаментальная онтология обязана своим резонансом, по категориям, которые она в силу этого или извратила, или сублимировала таким образом, что ониужене пригодны более ни для какой столь неприятнойейконфронтации, можно угадать, в какой степени эти понятия есть отпечаток того, чего нет и что невозможно создать, сколь сильно ни связаны с такими комплиментарными идеологиями отсутствия и сами являются ими. Однакокультбытия или, по крайней мере, притягательность самого этого слова как превосходящего все и вся питается тем, что и реально, как когда-то в теории познания, понятие функции все более вытесняло понятие субстанции. Общество превратилось в тотальную функциональную взаимосвязь, как ее когда-то мыслил либерализм: то, что существует, относительно по отношению к другому, безотносительно по отношению к самому себе. Страх, что сумеречное сознание, субъект лишится своей субстанциальности, подготавливает к отождествлению бытия и не артикулированной субстанциональности, продолжает выстраивать цепочку функциональнойзависимости.
Существует потребность в утешении. То, что онтологическое философствование рассматривает как пробуждение и заклинание, разрушается реальными процессами - производством и воспроизводством общественной жизни. Стремление теоретически востребовать человека, бытие, время как исходные феномены Urph?nomene не изменяет судьбы когда-то возникших идей. Понятия, субстрат которых - исторически прошлое,ужене существующее, убедительно критиковались в философии как догматические гипостазы. Так, например, Кант критиковал понятия трансцендентности эмпирической души, ауру самого слова наличного бытия в разделе о паралогизмах; непосредственный протест против "бытия в", стоящего над двусмысленностью рефлексивных понятий. Новая онтология не похожа на кантовскую критику, не развивает ее дальше посредством рефлексии; но ведет себя так, как будто рефлексия является принадлежностью рационалистического сознания, от чьих пятен и изъянов спонтанное мышлениедолжнокак бы очиститься неким ритуальным омовением.Ночтобы заставить работать критическую философию, ей приписывается онтологическое содержание. Хайдеггер не мог обнаружить у Канта антисубъективистские и "трансцендирующие" моменты нелегитимно. Сам Кант подчеркнул объективный характер своей проблематики в Предисловии к "Критике чистого разума" и не оставил никакого сомнения в ее объективности, осуществив свою дедукцию чистого рассудочногопонятия.
Объективность, однако, присутствует не в том, что восхваляет конвенциональная история философии - не в осуществленном Кантом коперниканском перевороте. Объективный интерес получает приоритет над субъективным в самом осуществлении (Zustandekommen) познания, в расчленении сознания в стиле эмпиризма. Но ни в коей мере нельзя отождествлять этот объективный интерес со скрытой онтологией. Об этом свидетельствует не только кантовская критика рационалистического, которой из нужд самой концепции отводится другое место, но и ансамбль мыслей самой критики разума.
Следуя ему, объективность как объективность познания и как объективность сущего всего познанного опосредована субъективно. Хотя она и допускает гипотезу существования некоего "в себе" (An sich) по ту сторону полярности субъект-объект, она совершенно намеренно делает это допущение столь неопределенным, что никакая интерпретация не могла бы вычитать в ней некую онтологию. Когда Кант стремится спасти kosmos noetikos, критикующий обращение к субъекту, его творчество несет в себе онтологический момент, но это лишь момент, причем не главный. Кантовская философия хотела бы спасти онтологию при помощи силы, которая и представляет главную угрозу для того, что надлежит спасти.
Безвластие субъекта
Возрождение онтологии из объективистских интенций могло бы иметь в качестве основы факт, строго говоря, пригодный в онтологической концепции лишь в крайнем случае: сам субъект (в широком смысле этого слова) становится идеологией, скрывающей объективные функциональные связи в обществе и успокаивающей страдания субъектов идеологически. Потому что - и не только сегодня - не-я (Nicht-Ich) жестко ставит я (Ich) вне ряда. Хай-деггеровская философия не пользуется этим положением, но фиксирует его: ей срукилюбое историческое первенство для обоснования онтологического приоритета бытия по отношениюковсему оптическому, реальному. Потому что Хайдеггер предусмотрительно защищает себя от коперниканского переворота, который вполне может стать идеей поворота вспять на глазах у всех. Свою версию онтологии Хайдеггер берет в объективизме, свою антиидеалистическую позицию он старательно разграничивает с реализмом - будь то критический, будь то наивный реализм
Что такое авторитарная личность?Почему авторитарный лидер быстро подчиняет себе окружающих и легко ими манипулирует?Чем отличается авторитарная личность от социопатической, хотя и имеет с ней много общего?Почему именно в XX веке появилось столько диктаторов, установивших бесчеловечные, тоталитарные режимы при поддержке миллионов людей?На эти и многие другие вопросы отвечает Теодор В. Адорно в своем знаменитом произведении, ставшем классикой философской и социологической мысли! Перевод: М. Попова, М. Кондратенко.
В основу этой книги легли семнадцать лекций, прочитанных Теодором В. Адорно в 1963 году и в начале 1990-х восстановленных по магнитофонным записям.В этих лекциях, парадоксальным образом изменивших европейские представления о философии морали, немецкий ученый размышляет об отношении морали и личной свободы, закона и религии и решает важнейшие проблемы современной философской науки.
«Культурная индустрия может похвастаться тем, что ей удалось без проволочек осуществить никогда прежде толком не издававшийся перевод искусства в сферу потребления, более того, возвести это потребление в ранг закономерности, освободить развлечение от сопровождавшего его навязчивого флера наивности и улучшить рецептуру производимой продукции. Чем более всеохватывающей становилась эта индустрия, чем жестче она принуждала любого отдельно стоящего или вступить в экономическую игру, или признать свою окончательную несостоятельность, тем более утонченными и возвышенными становились ее приемы, пока у нее не вышло скрестить между собой Бетховена с Казино де Пари.
Данное издание выпущено в рамках программы Центрально-Европейского Университета «Translation Project» при поддержке Центра по развитию издательской деятельности (OSI-Budapest) и института «Открытое общество. Фонд Содействия» (OSIAF-Moscow) Существует два варианта перевода использованного в оформлении обложки средневекового латинского изречения. Буквальный: сеятель Арепо держит колесо в работе (крутящимся), и переносный: сеятель Арепо умеряет трудом превратности судьбы. Для Веберна эта формульная фраза являлась символом предельной творческой ясности, лаконичности и наглядности (FaBlichkeit), к которым он стремился и в своих произведениях.
В книге публикуются произведения одного из создателей социологии музыки Теодора В. Адорно (1902-1969), крупного немецкого философа и социолога, многие годы проведшего в эмиграции в Америке ("Введение в социологию музыки. Двенадцать теоретических лекций", "Антон фон Веберн", "Музыкальные моменты"). Выдающийся музыкальный критик, чутко прислушивавшийся к становлению музыки новейшего времени, музыки XX века, сказавший весомое и новое слово о путях ее развития, ее прозрений и оправданности перед лицом трагической эпохи, Адорно предугадывает и опасности, заложенные в ее глубинах, в ее поисках выхода за пределы возможного… Советами Теодора Адорно пользовался Томас Манн, создавая "книгу боли", трагический роман "Доктор Фаустус".Том включает также четыре статьи первого российского исследователя творчества Адорно, исследователя глубокого и тонкого, – Александра Викторовича Михайлова (1938-1995), считавшего Адорно "музыкальным критиком необыкновенных, грандиозных масштабов".Книга интересна и доступна не только специалистам, но и широкому кругу читателей, интересующихся проблемами современной европейской культуры.(c) С.Я.
Впервые на русском языке выходит книга выдающегося немецкого мыслителя XX века Теодора Адорно (1903–1969), написанная им в эмиграции во время Второй мировой войны и в первые годы после ее окончания. Озаглавленная по аналогии с «Большой этикой» («Magna moralia») Аристотеля, эта книга представляет собой отнюдь не систематический философский труд, а коллекцию острокритических фрагментов, как содержание, так и форма которых отражают неутешительный взгляд Адорно на позднекапиталистическое общество, в котором человеческий опыт дробится, рассыпается и теряет всякие ориентиры.
Книга будет интересна всем, кто неравнодушен к мнению больших учёных о ценности Знания, о путях его расширения и качествах, необходимых первопроходцам науки. Но в первую очередь она адресована старшей школе для обучения искусству мышления на конкретных примерах. Эти примеры представляют собой адаптированные фрагменты из трудов, писем, дневниковых записей, публицистических статей учёных-классиков и учёных нашего времени, подобранные тематически. Прилагаются Словарь и иллюстрированный Указатель имён, с краткими сведениями о характерном в деятельности и личности всех упоминаемых учёных.
Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.