Негасимое пламя - [32]

Пораженный таким обилием иностранцев, заполонивших рынок, Дэвид задумался, что бы это могло означать. Собрались ли они здесь просто так, потому что привыкли к этому и у себя на родине? Или же чужеземное засилье было предзнаменованием будущего?

Обремененный чемоданом и машинкой, Дэвид не мог задерживаться и беседовать с людьми, как ему хотелось бы. Но он дал себе слово прийти сюда еще раз и повнимательнее ко всему приглядеться. А сейчас ему предстояло найти себе комнату и хотелось где-нибудь поблизости; быть может, в одной из глухих соседних улиц он отыщет что-либо подходящее.

Размышляя над тем, какая катастрофа заставила людей столь различных национальностей искать убежища на чужой земле, он рассеянно шагал по улицам, мимо обветшалых, беспорядочно сгрудившихся двухэтажных строений и старых домишек. То здесь, то там фасады разрушающихся домов были заново выкрашены в зеленый, желтый, розовый, голубой и белый цвета, являя собой зрелище трагическое и жалкое: они напоминали старух, пытающихся яркими, пестрыми нарядами скрасить свою дряхлость. С узких балконов свисала рваная парусина; разгороженные, как попало, веранды свидетельствовали о страшной скученности, об ухищрениях нищих жильцов выкроить лишнее место для кого-нибудь из членов семьи или для ночлежников, которым они сдавали углы, чтобы легче было оплатить жилье.

Уж не охотится ли он за химерами, подумал Дэвид. Ведь он покинул семью и друзей, чтобы сблизиться с народом, лучше попять его. А нужно ли вот так скитаться, не зная, где «преклонить голову», и смиренно искать пути к сердцам и умам этой «изменчивой, дурно пахнущей толпы»? Он жил до сих пор, как и большинство людей, подчиняясь общей рутине. II не так-то легко будет освободиться от этой рутины: изменить образ жизни и образ мыслей. Но это сделать необходимо, если он хочет избавиться от укоренившихся понятий и привычек.

И пусть даже нелепа сама мысль о том, что он может чего-то добиться, попытавшись приблизиться к народу, он все равно должен эту попытку сделать. Надо постараться мобилизовать лучшие человеческие качества — сердечность, доброжелательность, энергию самых различных людей — и направить их на борьбу за всеобщий мир и разоружение. Это единственное, что он может сделать.

Проходя мимо газетного киоска, он вспомнил о своей статье, отосланной в «Эру». Принята ли она? Вероятно, напечатать ее еще не успели; однако он купил номер газеты, а также пакетик арахиса, так как почувствовал голод.

Поблизости находился небольшой парк. Он сел на освещенную солнцем скамейку просмотреть газету и погрызть орехи.

Ничто не изменилось в мире с тех пор, как он последний раз проглядывал газеты. Те же конфликты и та же напряженная обстановка, судя по заголовкам. Те же политики вели спор о расходах на оборону; назревала забастовка портовиков. Об убийстве Росси сообщалось лишь в небольшой заметке на последней полосе. И все же целая полоса была отведена под судебную хронику: тут были ограбления, убийства с изнасилованием, подлоги, мошенничество, вождение машины в нетрезвом виде и разводы; полторы колонки были отведены малолетним преступникам.

В парке было хорошо. Деревья скрывали от глаз тесные ряды убогих домов. И лишь резкое дребезжанье трамвайных звонков да гудки автомобилей прорезали однообразный глухой гул, напоминающий дальний шум прибоя; это был доносящийся сюда гул городского движения. Черные птицы с острыми желтыми клювами кружили над лужайками и, схватив червяка, с ликующим щебетом устремлялись к цветущему кустарнику. Под деревьями на скамейках, испещренных солнечными пятнами, ссутулясь, дремали старики. Какая-то женщина вязала, наблюдая за крохотным мальчуганом, который ездил на самокате по усыпанной гравием дорожке, и двумя девчушками в коротеньких юбочках, игравшими на траве.

Взглянув поверх газеты, Дэвид был поражен контрастом между суетой, скрытой под покровом повседневных людских забот, и покоем этого мирного уголка, такого тихого и далекого от треволнений жизни. И, тем не менее, это тоже частица мира, подумал Дэвид, небольшой оазис. И такие оазисы существуют повсюду — это острова и горы, живописные долины и ширь равнин; природа, которая пленяет нас красотой и наполняет душу отрадой и покоем.

Сколько времени просидел он здесь, на солнце, охваченный дремотой, Дэвид не знал. Он очнулся от звонких веселых голосов: через парк бежали дети. «Должно быть, кончились занятия в школе», — подумал он.

Очутившись снова на улице, Дэвид вспомнил, что ему надо найти себе ночлег.

Когда он проходил мимо старого, покосившегося домишки в конце улицы, где стояли двухэтажные кирпичные дома с узкими балконами, затянутыми рваной парусиной, и верандами, разгороженными кусками ветхой цветной фанеры, за которой скрывались койки, чей-то резкий голос окликнул его:

— Эй, ты! Мерзкий ублюдок! Как насчет выпивки?

Дэвид оглянулся, пытаясь определить, откуда исходит голос. Кругом ни души, только снаружи, у входа в старый дом, висела клетка с серым попугаем. Его оперенье было тусклым и грязным, голова почти облезла, страшный черный клюв высовывался между прутьев; похожие на бусинки, блестящие черные глазки, окруженные белыми, как мел, веками, мигнули.