Нефор - [38]

Полгода назад погиб Костя, с последнего разговора с Катей прошло больше двух месяцев, музыка ушла уже давно, а строки не складывались. Но кроме настойчивого желания напиться, сидя на мокрой, загаженной птицами и гопниками скамейке, ничего в косматой голове под чёрной вязаной буратинкой не зарождалось. Если бы кто-то из проезжающих вгляделся в сидящего у дороги неформально разодетого парня, то непременно подумал бы, что родственники вывели его, больного и парализованного, на прогулку и отошли по делам.

Глухой стук сбиваемых метлой яблок аритмично пульсировал, сопровождаемый шуршанием иссохших листьев. Ветер пронизывал прохладой горячую голову, остужая и медленно приводя мысли в подобие порядка.

Странный туман нового ощущения постепенно наполнял Гарика. Сомнительное чувство долга сменялось желанием возмездия. Как будто слагаемые переменились, усложнившись корнями, и возвелись в бесконечную степень. Это не была мысль, в которой отдаёшь себе отчёт, скорее, смутное понимание того, что давно желаемое обретает вдруг благородную форму, очерчивается верными мотивами. Как будто ты давно мечтал совершить извращение, но внутренний тормоз тёрся колодками о сердце и скрипел о том, что оправдания тебе нет – как внезапно появляется очевидная причина. И ты бросаешься, уцепившись за неё, как в бой. И не думаешь о том, во что и как это выльется. Ты просто делаешь то, что, как тебе кажется, ты должен.

И, хотя оправдание грядущего преступления окончательно так и не прорисовывалось, Гарик уже чувствовал облегчение, и даже воодушевление.

Он не вполне отдавал себе отчёт в происходящем, но точно знал, что высшая санкция уже получена – он разрешил себе это. Дело оставалось за малым: придумать, как именно.

Воображение рисовало лицо, искажённое ужасом осознания последних секунд жизни. Вот глаза – наглые и бегающие, глаза человека, не догадывающегося, что судьба его предрешена, не знающего, что с минуты на минуту в них вспыхнет последний блеск, и через мгновение в этих зрачках застынет темнота. И вслед за этой – последней – вспышкой света больше ничего не будет. Останется искажённое лицо, застывшее в гримасе боли. А если сзади – ножом в спину? Тогда взгляд, скорее всего, поймать не удастся. Нет, лучше, всё же, лицом к лицу.

Гарик закурил, закрыл глаза и откинулся на спинку лавочки, выпустив густое облако в серое небо. Незнакомое, жутковатое желание мести отдавало холодком в позвоночник.

Звук падающих яблок прервался и сменился тяжёлыми вздохами, перемежающимися отрывистыми всхлипами. Гарик повернул голову: в десятке метров, спиной к нему, стояла, уперевшись рукой в ствол дерева, женщина-дворник, спасавшая головы градчан от падающих с крон багровых плодов. Второй рукой она держалась за грудь, плечи тяжело вздымались, метла лежала у ног. Гарик поднялся и, подойдя, тронул её плечо?

– Вам плохо?

Женщина торопливо закивала, задыхаясь в нечленораздельных звуках. Гарик подвёл её к скамейке и усадил на облупившиеся брусья.

– Подождите, я скоро, – обронил он и поспешил к выходу из парка, пытаясь вспомнить местоположение ближайшего телефона-автомата.

Навстречу шли кутающиеся в воротники люди, и Гарик решил, что, даже если он не успеет найти телефон в ближайшие десять-пятнадцать минут, это успеют сделать они.

У центрального входа, как водится, сосали пиво прописавшиеся в парке сизые парни. Ещё трезвые, они лишь проводили неформала вызывающим взглядом к арке входа.

Покинув парк и рассудив не тратить время на поиски автомата, Гарик направился прямо к дому.

Несмотря на послеобеденные часы, сумерки уже начинали поглощать сырой город. Запах прелой, редко убираемой листвы напоминал похороны барабанщика. Единственное городское кладбище заваливалось по осени листьями, засыпая могилы снизу доверху. По этим разноцветным холмикам можно было определить, остались ли у покойного близкие.

Поднимаясь по лестнице к себе, Гарик столкнулся с Дустом.

– О, Бес! Здорóво! А я, это… Как раз тебя не застал.

За много лет Гарик привык к постоянному его присутствию и безошибочно угадывал, с чем пожаловал Дуст на сей раз. Сейчас его ужимки и дёргающийся взгляд ничего хорошего не предвещали. Но Гарик сделал вид, что не заметил суетности в движениях Дуста и, обойдя его, продолжил подниматься на свой этаж, бросив по пути:

– Чего хотел?

– Я, слышь, Катюху видел… Это… Угадай, с кем.

Гарик остановился и позвенел ключами. Развернувшись, он внимательно всмотрелся в испуганно-взволнованное лицо.

– Ну?

– Только ты, это… Слышь… Давай поднимемся лучше, – замялся Дуст.

Они поднялись. Гарик, едва заперев дверь, полез за сигаретами и скрылся в кухне, откуда до слуха Дуста донеслось, жующее фильтр, вопросительное «Ну и». С несвойственной ему нерешительностью, даже как будто робостью, басист прокрался следом и осторожно опустился на табурет так, словно в любую минуту собирается с него вскочить. Гарик выпустил нетерпеливый дым:

– Не тяни!

Дуст панически захлопал себя по карманам.

– Да кури уже! – перед ним раскрылась пачка.

Дуст затянулся и, чуть подавшись к Гарику, впился в него сумасшедшим взглядом и прошептал:

– С Манохой.