Недоподлинная жизнь Сергея Набокова - [121]
Он был арийцем, и потому его преступление сочли намного более серьезным, чем мое. Меня, славянского скота, просто бросили в австрийскую тюрьму; его отправили в страшную 999-ю Африканскую дивизию, о которой принято было говорить, что она «марширует прямиком на Небеса».
Выйдя из тюрьмы, я, отчаянно нуждавшийся в какой угодно работе и не способный взглянуть в глаза родителям Германа, на которых навлек такую беду, писал моим заграничным друзьям, прося их о помощи. И дошел даже до того, что послал письмо Гертруде и Алисе, от которых получил довольно скорый ответ: «Мисс Стайн знает, что знала вас, но теперь уже не знает ни как узнала, ни когда, ни где, ни почему знала в то время, в которое знала. Тем не менее она желает вам всего наилучшего».
Ответил, сочувственно, на мои мольбы и Кокто:
«Не паникуйте, мой дорогой, все уладится. Будьте очень тихим, очень неприметным, и беды эти вас несомненно минуют. Ныне, топ petit, для всех настали времена трудные и неприятные. Не известно ли вам, случаем, где теперь можно разжиться опиумом?
Мы, Бебе, Борис и я, пребываем в совершенном отчаянии».
Недолгое время я проработал в Праге, в одной наполовину русской конторе. Когда же в марте 1942-го ее закрыли, я отправился в Берлин.
Я писал все это в доме с целыми окнами и нетронутой крышей — в обстановке роскоши, за которую благодарен. Разрушенный город тих в этот послеполуденный час, хоть запах забвения висит в воздухе и сейчас. Я понимаю вдруг, что вот уж немалое время кто-то стучит в нашу парадную дверь. Что, разве Оня ушла? Или это Феликс? Трех еще нет. Выглянув в окно, я вижу нескольких мужчин, переминающихся на тротуаре перед нашим палисадничком. Все они — в безошибочно узнаваемой зеленой с черным форме Sicherheitsdienst[152]. Феликса среди них нет. Стало быть, новостей о Хьюго я не получу, а может быть, никаких новостей и не было.
Насколько я могу разглядеть, некоторые из солдат внизу вполне симпатичны. Немцы нравились мне с того дня, как я увидел в Висбадене мальчика-лифтера. Не исключено, что один из этих солдат — он и есть. Разве не возвышенный получился бы поворот сюжета? Как бы там ни было, знакомство с ними, сколь ни кратким оно будет, я предвкушаю с удовольствием. Не исключено, что по дороге в Управление СД все мы невероятным образом подружимся. В конце концов, человек никогда не устает томиться по красоте, любви, общности.
Стук продолжается. Мир кажется притихшим. И я по какой-то причине вспоминаю куколку бабочки, начавшую подрагивать в теплом отделении поезда, который шел из незабвенного прошлого в непредсказуемое будущее. Кто-то выкликает мое имя. Поскольку я, по всему судя, один в этой приятной и ставшей вдруг совсем бесполезной вилле, надо бы, пожалуй, пойти посмотреть, кто это к нам пришел.
Послесловие
Сергея Владимировича Набокова арестовали 15 декабря 1943 года. Обвиненный в произнесении подрывных речей («staatsfeindlichen Äußerungen»), он был помещен в Arbeitserziehungslager Wuhlheide[153], а оттуда 15 марта 1944 года переведен — заключенный № 28631 — в находившийся под Гамбургом Konzentrationslager Neuengamme[154], где скончался 9 января 1944 года от дизентерии, голода и утраты сил.
Между тем брат его процветал в Америке. Поскольку подчеркивать разницу между ним и его знаменитым отцом, о котором никто в Новом Свете не слышал, необходимости больше не было, Владимир Владимирович отказался от псевдонима «Сирин» и начал публиковаться под собственным именем. Написанную им на странноватом, но превосходном английском «Подлинную жизнь Себастьяна Найта» опубликовало в 1941-м издательство «New Directions», — роман стал первым из множества шедевров, которые этот маг извлек из на удивление поместительного цилиндра, которым стал для него «усыновленный» им язык. В конце 1940-х он написал первую главу романа «Сцены из жизни двойного чудища». Прочитав ее, Вера убедила мужа, что продолжать роман не стоит, — впрочем, осиротевшая глава была со временем напечатана в «New Yorker» в виде рассказа.
Только в 1966-м, когда он и Вера уже комфортабельно жили в избранной ими для этого Швейцарии, — «Лолита» принесла ему богатство и всемирную славу — Набоков коротко коснулся темы своего покойного брата. Третий вариант его прославленной автобиографии «Память, говори» содержит две страницы, в прежних изданиях отсутствовавшие. «Говорить о другом моем брате мне, по различным причинам, необычайно трудно, — пишет Набоков. — Он не более чем тень на заднем плане самых пестрых и подробных моих воспоминаний». Затем, перебрав множество их различий, собственных его затруднений и открытий, касавшихся характера Сергея, разнообразных эпизодов его прискорбного обращения с братом, Набоков с красноречивой униженностью заключает: «Это одна из тех жизней, что безнадежно взывают к чему-то, постоянно запаздывающему, — к сочувствию, к пониманию, не так уж и важно к чему, — важно, что одним лишь осознанием этой потребности ничего нельзя ни искупить, ни восполнить».
Герман Тиме пережил войну и вернулся в замок Вайсенштайн, где и прожил затворником до своей кончины в 1972 году.
Автор, человек «неформальной» сексуальной ориентации, приводит в своей книге жизнеописания 100 выдающихся личностей, оказавших наибольшее влияние на ход мировой истории и развитие культуры, — мужчин и женщин, приверженных гомосексуальной любви. Сократ и Сафо, Уитмен и Чайковский, Элеонора Рузвельт и Мадонна — вот только некоторые имена представителей общности людей «ничем не хуже тебя».
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.