Недометанный стог - [39]

— А-а, — сказал Сергей. — Так кем же он там?

— Да у него должность длинная, не выговоришь, — рассмеялась Нина. — Торговец, да и все. Ладно, — махнула она рукой. — Ты лучше расскажи, как прошла твоя командировка.

«Что-то она о муже-то не больно», — подумал Сергей, уловив в голосе Нины нотки, заставившие его насторожиться, и стал рассказывать о цели и результатах своего приезда сюда.

Нина слушала внимательно, можно сказать, с увлечением. Она задавала Сергею дельные вопросы, поддакивала, а то сидела молча, казалось, раздумывала. Сергей, почувствовав живое восприятие, увлекся и сам сознавал, что говорит интересно.

— Д-да, — со вздохом сказала Нина, когда он кончил. И, похоже, с завистью добавила: — Интересная у тебя работа, Сережа.

— Всякая работа по-своему интересна, — выложил Сергей прописную истину, внутренне гордясь и работой своей, и завистью Нины.

— Ну нет, — как-то неохотно запротестовала Нина. — У меня… Да нет, у меня еще ничего, — словно раздумывала она вслух.

— А у мужа, — осторожно поинтересовался Сергей, — у него, наверное, немало интересного?

— Как же, — насмешливо отозвалась Нина, — есть о чем поговорить. Купи — продам. Недомер, недовес. Тоже нашел — кино, литературу, театр… Да и неразговорчивый он у меня, — словно спохватившись и желая смягчить то, что высказалось, проговорила она быстро.

И столько уловил в ее тоне Сергей скрытого раздражения, насмешки и даже презрения, что крякнул про себя: «М-да, мужа-то она, видно, того… Уважает».

Он быстрым воображением своим представил картину прихода или ловкого дельца, или мрачноватого бухгалтера в очках и пыжиковой шапке, разговор о погоде, о давно знакомых и надоевших вещах, Нину — в роли гостеприимной и хлебосольной хозяйки, себя — солидно беседующего с ее мужем о товарах и ценах. И вдруг ему ужасно захотелось, чтобы Нинин муж не приходил, чтобы продолжался у них с Ниной непринужденный разговор о чем-нибудь… Скажем, о литературе, о кино. Чтобы так же, как сейчас, было уютно.

— А вот и муж, — сообщила Нина, и Сергей услышал, как поворачивается ключ в замке и, скрипнув, открывается входная дверь.

С Михаилом Артамоновичем Сергей знакомился в прихожей: вышел ему навстречу. Нина познакомила их и, не дав мужу повесить шапку, оказавшуюся действительно пыжиковой, сказала:

— Не раздевайся, не раздевайся, пожалуйста. Я обнаружила, что у нас нет ничего, — она выразительно показала тонким пальчиком с отточенным ноготочком под подбородок, и все трое рассмеялись. — Сходи купи, пожалуйста.

— А чего взять? — спросил Михаил Артамонович.

— Вот уж не ожидала от мужчины такого вопроса, — шутливо покачала головой Нина. — Идите-ка вместе с Сережкой. Здесь недалеко. Надеюсь, вдвоем вы быстрей решите такую проблему. А я приготовлю чего-нибудь повкусней, чем вы принесете.

«Черт дернул Нинку послать меня с ее молчуном, — ругался про себя Сергей, выходя из подъезда вслед за Михаилом Артамоновичем. — Додумалась. О чем я с ним говорить буду?»

Шел снег. Было безветренно, и большие хлопья летели вертикально вниз. Свет от уличных фонарей и окон домов расплывался в падающем ливне хлопьев, образуя неяркие шары и полушария. Сергей поглядывал искоса на солидную фигуру Михаила Артамоновича, смотрел, как снежинки сыплются на его шапку, на плечи, на лицо, на очки, и чувствовал себя неловко.

— Наша улица, — кашлянув, негромко сказал Михаил Артамонович, — еще только-только начинает благоустраиваться. Магазин — на поперечной, на проспекте Новаторов. На нашей еще нет магазинов.

«Ну, началось о магазинах», — подумал Сергей почти с раздражением.

Свернули на проспект Новаторов. Он был прямым, застроенным большими домами, отлично освещенным.

— Здесь уже, наверно, больше нравится, — снова покашляв, заметил Михаил Артамонович, блеснув очками в сторону Сергея. — Таким и будет наш город. Это — его будущее лицо.

— Нравится, — кивнул головой Сергей.

— Но, знаете ли, для меня здесь кое-чего не хватает, — скупо улыбнулся Михаил Артамонович. — Профессия сказывается… Витрин мне не хватает. А еще больше — рекламы.

Сергей подумал, что, пожалуй, разноцветные огни рекламы и нарядные витрины магазинов украсили бы улицу, но ему почему-то хотелось противоречить «торгашу», как он окрестил про себя Нининого мужа.

— Ну, к чему же рекламу сюда? — запротестовал он. — Зачем тащить в новый город, на такой чудесный проспект, эти старые заграничные штучки?

— Почему «заграничные»? — пожал плечами Михаил Артамонович. — Нашу рекламу, а не заграничную.

— Не все ли равно? — отмахнулся Сергей.

— Совсем нет, — в голосе Михаила Артамоновича послышалось некоторое возмущение. — Совершенная разница. Посудите сами: у них реклама, чтобы всучить какими угодно путями. Только продать. У нас она — средство информации. Мы не будем пихать покупателю через рекламу, скажем, расчески. Насыщен рынок — отлично. А у них — предприниматель этими расческами живет. Либо всучит покупателю третью, когда у того две уже есть, либо — вылетай в трубу и стреляйся.

— Это верно, — пробормотал Сергей, — но вообще-то…

— А что «вообще», — перебил Михаил Артамонович, — ничего общего. Мы не будем рекламировать вещь, скажем, заманчивую, но вредную. За это судят. А у них запросто рекламируются напитки с возбудителями сердечной деятельности. Или дальше: заграничная, капиталистическая, конечно, реклама — и правительница, и служанка моды. С одной стороны, она ведет моду, с другой стороны, мода тащит ее за собой. А мы с умной модой дружим, а перед глупой на коленях не ползаем. Наша реклама вкусов не калечит, точнее сказать — уродливым вкусам не служит. Да я вам сотню различий приведу, если хотите.