Недолгое правление Пипина IV - [12]

От волны, поднявшейся в Париже, пошли концентрические круги; они докатились до провинции, и там тоже стали зажигать праздничные костры и поднимать флаги.

И все это время король спал. Но мадам каждый час наведывалась в киоск за новыми выпусками газет и аккуратно складывала их на столик для прочтения.

Пипин, возможно, так и проспал бы всю ночь до следующего утра, если бы противовоздушные батареи, расставленные вокруг Парижа, не дали салют из двадцати одного орудия в половине третьего утра. Пять граждан было убито и тридцать два ранено откатившимися пушками. Все раненые, лежа на больничных койках, дали верноподданнические оптимистические интервью.

Артиллерийский залп разбудил Пипина. Первая мысль была: «Наверное, вернулась Клотильда. На что она опять налетела?»

Второй залп из противовоздушных орудий заставил его приподняться на локте, и он стал нашаривать другой рукой выключатель около постели.

— Мари! — позвал он. — Мари! Что происходит?

Мадам открыла дверь в спальню. В руках она держала ворох газет.

— Это королевский салют, — ответила она. — В «Эспес» написано, что стреляет сто одна пушка.

— Бог мой! Я думал, это Клотильда, — Пипин взглянул на часы, затем повысил голос, стараясь перекричать пушки: — Уже без четверти три! Где Клотильда?

Мадам ответила холодным тоном:

— Принцесса на мотороллере отправилась во главе своих верных подданных в Версаль. Она намерена пустить фонтаны.

— Значит, это был не сон! Когда министр общественных работ узнает про ее выходку, боюсь, запахнет гильотиной. Мари, эти люди, кажется, принимают свою чепуху всерьез. Я хочу поговорить с дядей Чарли.

На рассвете король и его дядя встретились в задней части галереи на улице Сены.

Пипин долго колотил в ставни дядюшкиного дома, пока сей господин, облаченный в длинную ночную рубашку и феску, не выглянул с сердитым видом, крайне раздраженный тем, что его разбудили. Какое-то время ушло на ворчание, на приготовление утреннего шоколада и натягивание штанов, после чего дядя Шарль уселся в пыльное сафьяновое кресло, поправил зеленый козырек на настольной лампе, протер очки и приготовился говорить о деле.

— Тебе надо научиться соблюдать спокойствие, Пипин, — начал он, — Я проповедую это уже не один год. Когда ты ворвался сюда со своей кометой, я высказал предположение, что звезды подождут, пока мы выпьем по чашечке шоколада. Когда у Клотильды случилось мелкое недоразумение с жандармерией из-за неуместного применения огнестрельного оружия в тире, разве я не рекомендовал соблюдать спокойствие? И, как ты помнишь, все разрешилось благополучно. Ты уплатил за несколько стеклянных абажуров, которые Клотильда расстреляла с карусели, а она продала свою биографию американскому журналу. Спокойствие, Пипин! Спокойствие! Я настаиваю на спокойствии.

— Дядюшка, они же сошли с ума.

— Нет, мой мальчик, оставь эту идею. Французы не сходят с ума просто так, если не видят в этом выгоды. Итак, ты говоришь, что делегация состояла из представителей всех партий и что упоминалось благополучие Франции?

— Они твердят, что у Франции должно быть устойчивое правительство.

— Гм, — произнес дядя Шарль, — мне всегда казалось, что этого они хотят меньше всего. Вполне возможно, Пипин, что партии действительно выбрали одно направление, но по разным причинам. Да, наверное, так и есть, а тебя, мой мальчик, они избрали на роль, по выражению американцев, ширмы.

— Что же мне делать, дядюшка? Как избежать этой… этой ширмы?

Дядя Шарль постучал очками по колену, чихнул, налил себе еще шоколаду из кастрюльки, стоявшей рядом на горелке, и медленно покачал головой.

— Будь у меня время и покой, я, быть может, и разобрался бы в политической обстановке. Но прямо так, сейчас, я не вижу для тебя никакого выхода. Разве что ты пожелаешь с достоинством погрузиться в ванну с теплой водой и вскрыть себе вены.

— Я не желаю быть королем!

— Если самоубийство тебя не привлекает, милый мальчик, утешься — в скором времени наверняка последуют попытки убить тебя, и, кто знает, может быть, одна из попыток удастся.

— А я не могу сказать «нет», дядя Чарли? Нет, нет и еще раз нет. Почему я не могу себе этого позволить?

Дядя Шарль вздохнул.

— Пока мне приходят в голову только две причины. Позднее я придумаю еще. Во-первых, тебе скажут, что Франция в тебе нуждается. А еще никто никогда ни в одной стране не мог устоять против этого аргумента. Пусть человек этот старый, больной, глупый, усталый, циничный, умный и даже опасный для страны, но если скажут, что страна нуждается в нем и только в нем, — он согласится, даже если его придется на носилках нести к трибуне принимать присягу и соборовать одновременно. Нет, выхода для тебя я не вижу. Если тебе скажут, что Франция в тебе нуждается, — все, ты погиб. Молись только, чтобы Франция не погибла вместе с тобой.

— Но, может быть…

— Вот видишь, — прервал его дядюшка, — ты уже попался. Второй резон более тонкий, но не менее убедительный. Это — численное превосходство аристократии. Разреши, я разовью свою мысль.

Аристократия пышно цветет и размножается лучше всего при демократическом или республиканском режимах. При монархии аристократы подвергаются тщательному отбору и фильтрации и даже ликвидации по тем или иным причинам, но в республиканских климатах они плодятся, как кролики. В то время как низшие слои становятся бесплодными. Лучшее тому доказательство — Америка. Там не найдется ни одного человека, кто бы не был потомком аристократического рода, даже каждый индеец там вождь клана. В республиканской Франции аристократия лишь чуть в меньшей степени, но тоже проявила прямо-таки невероятную плодовитость.