Нечто по Хичкоку - [7]

Минут двадцать он искал книгу в своем доме, погрузившемся в сон. Наконец, он отыскал Библию в одной из пустующих комнат. Находка не решила его сомнений. Стихи были почти одинаковыми, единственное различие состояло в том, что слова «Если же дух твой смятен» в старой Библии были заменены в новом издании словами: «Если ты поступал плохо», и еще одним отличались стихи нового издания: их концовка не содержала вопроса, она утверждала: «Ты его должен победить».

Было уже за полночь, а Огюстен Маршан все еще бодрствовал в этой пустующей комнате с зачехленной мебелью в комнате, предназначенной для гостей. В ночной тиши поэт тихо повторил:

— Ты его должен победить.

И внезапно ему пришел в голову способ, как избавиться от напасти.

II

Погостить несколько дней у Огюстена Маршана — какая приятная перспектива! Лоренсу Стори хотелось бы, чтобы, кроме него, не было гостей у поэта. Но временами он думал, что и присутствие других гостей тоже было бы интересно. И все же провести четыре дня наедине с великим поэтом, что может быть заманчивее! Но будет ли сам Лоренс на высоте? Несмотря на свою одаренность, молодой художник, только теперь создавая иллюстрации к книге Маршана, развернулся в полную свою силу, и пока еще не был избалован успехом. Из скромного рисовальщика, помощника архитектора, Лоренс Стори превратился в самостоятельно творящего художника. Огюстен Маршан не был первым, кто открыл его талант, но иллюстрации к книге знаменитого поэта должны принести славу и художнику.

За окном поезда мелькали телеграфные столбы. Пассажиры вагона второго класса, едущие вместе с Лоренсом Стори, с интересом смотрели на озаренное восторгом лицо белокурого молодого человека. Лоренс вез с собой большую папку с рисунками, на которую то и дело он заботливо поглядывал. Посмотрели на эту папку и пожилые муж и жена, занявшие место в купе напротив художника. Если бы он показал им, что содержит папка, они с большим изумлением изменили бы свое мнение об этом милом, скромном молодом человеке.

Работая для книги Маршана, Лоренс Стори постепенно освобождался от норм морали, сковывавших его вначале, когда он только приступил к обдумыванию сюжетов этой запретной темы. Но в продолжение ознакомления с сильной поэмой Огюстена Маршана, попав под влияние его выразительных, свободных стихов, а потом еще и услышав от самого поэта утверждение, что искусство и мораль не имеют ничего общего, молодой художник поверил, что перед ним отворяются врата нового царства, царства свободы. Стихи Огюстена Маршана, как подумал сам Лоренс, научили его руку тому, что было неведомо его собственному уму и сердцу.

На вокзале художника ожидал кабриолет. Как приятен был этот июньский вечер, какое благоухание неслось навстречу улыбающемуся Лоренсу с полей и лугов, мимо которых он проезжал!..

Огюстен Маршан встретил его в вестибюле очень любезно и радушно.

— Мой дорогой друг, — сказал он, — вы привезли рисунки? Мы тотчас запрем их в мой сейф. Поверьте, если бы вы привезли мне брильянты, я меньше бы опасался за их сохранность. Как прошла ваша поездка? Надеюсь, приятно? Я помещу вас в оранжевой комнате, она рядом с моей спальней. У меня нет гостей, живущих в моем доме, но будут лица, приглашенные к обеду, которым очень хочется встретиться с вами.

До обеда оставалось мало времени, и Лоренс только успел переодеться, но с Огюстеном Маршаном он уже больше не разговаривал и увидел его снова, когда тот уже сидел за столом. Художнику сразу бросилось в глаза, что у Огюстена странный, болезненный вид. Его лицо, обычно выразительное, с четкими чертами, выглядело осунувшимся, под глазами были темные круги. Лоренса это смутило, и во время обеда он наблюдал за Огюстеном и заметил, что поведение поэта тоже было необычным, и временами он становился очень рассеянным. В один момент поэт, слушая даму, сидящую справа от него, вдруг забыл о ней и стал смотреть на пол, как будто он что-то разглядывал около ножки своего стула. Но немного спустя он извинился и объяснил, что ненавидит кошек и что ему показалось, будто кошка, живущая в конюшне… А затем он снова стал таким любезным и остроумным, каким его всегда знали гости, и даже застенчивый Лоренс Стори в оставшуюся часть обеда чувствовал себя легко и непринужденно.

Три дня после этого первого обеда прошли для молодого художника в постоянном общении с хозяином дома. Он имел возможность оценить остроту его ума, глубже познакомиться с взглядами поэта на так называемое, как считал поэт, добро и зло. Огюстен Маршан разъяснил Лоренсу, насколько условны и искусственны границы между добром и злом, все эти барьеры, которые возвели для своего удобства лицемерные обыватели.

Из разговоров с хозяином дома Лоренсу стала ясна причина его нездорового вида. Поэт сослался на мучительную бессонницу — плату за минуты вдохновения и творческого подъема.

Напряженная работа духа самого художника, не привыкшего еще к общению на таком высоком поэтическом уровне, привела к тому, что его предпоследняя ночь, проведенная в доме Огюстена Маршана, прошла в каких-то лихорадочных снах. Сначала молодому человеку приснилось, что он стоит на берегу озера, от которого веет холодом и враждебностью. Такого озера ему не случалось видеть в своей жизни, но при этом казалось, что это место ему знакомо. Какой-то голос говорил ему: «Ты не покинешь никогда эти места». Он в испуге проснулся, но сразу же уснул снова. В новом сне он почему-то оказался в церкви, причем знакомой ему, в той, куда его водила ребенком тетка. Это была большая церковь, полная простых сосновых скамеек с высокими узкими подлокотниками, чтобы класть молитвенник. Когда приходилось становиться во время богослужения на колени, то мальчик касался лбом скамьи и тайком лизал смолистое дерево. Еще сильнее вспоминался большой витраж, на котором был изображен известный сюжет: Адам, Ева, яблоня в раю и обвившаяся вокруг ствола дерева змея с человеческим лицом. Маленькому Лоренсу был страшен и отвратителен этот витраж и, видимо, поэтому он боялся ходить во фруктовые сады и никогда не крал яблоки вместе с мальчишками. И вот теперь во сне Лоренс снова увидел себя в этой церкви. Он стоял перед этим витражом, освещенным с задней стороны каким-то адским светом, и пристально смотрел на него. Тут он снова проснулся, почти объятый ужасом, не тем давним детским страхом, а ужасом, который переживают взрослые. Но он сразу же уснул снова.