Нечестная игра. На что ты готов пойти ради успеха своего ребенка - [125]

Атик подошел к своим работам, и с ним заговорила директриса школы. Чайнья не находила слов, она могла только качать головой и молча любоваться, как Атик жестикулирует своими волшебными руками, объясняет необходимые для оригами движения пальцев.

Тьяго говорил с Силеей. Чайнья его не слышала, но, когда мужчина закончил, Силеа подошла и взяла мать за руку.

– Это я виновата, – сказала Чайнья. Глаза ее наполнились слезами.

– Ты не виновата, mamay, – Силеа погладила ее ладонь. – Ты столько всего взвалила на свои плечи в последние месяцы: столько убиралась в домах, столько времени провела за рулем. Заботилась о нас.

Чайнья покачала головой.

– Но как…?

– Тьяго сделал вторую папку для себя и отвез ее в школу в тот же день, – сказала Силеа, жестом подзывая Тьяго подойти, – а еще модель трейлерного парка и другие фигурки. И все сдал вовремя.

– Я подумал, что они должны увидеть сами оригами, а не просто фотографии, – объяснил Тьяго. – Я сделал вторую папку и привез ее вместе с макетом трейлерного парка и этими животными. Я сказал Атику, но, наверное, надо было и вас предупредить?

Тьяго поднял брови и кротко посмотрел на Чайнью, пожал своими массивными плечами.

Чайнья, упорно державшая руки скрещенными на груди, взглянула на внука, который хвастался перед директрисой, и в этот момент приняла решение. Больше она не будет подавать Тьяго холодную воду. С этого дня, когда он будет заходить в гости, Чайнья станет угощать его чашкой чая. С кокой, мятой, лемонграссом – таким, какой попросит. Да пусть хоть целый чайник выпьет, если захочет.

68. Эмма Зи

Эммочки прогуливались по вестибюлю третьего этажа и ели лепешку с малиной и лимоном, которую взяли с тележки с выпечкой. Вообще-то в школу нельзя было проносить еду, но Зи было все равно. Она ела первой: отломила маленький кусочек от одного крошащегося уголка, потом подала булочку Кью. И смотрела, как Кью отломила кусочек от другого уголка.

Эмма Кью вечно ее копировала. Даже когда ела булочку. Эмма Зи громко вздохнула.

– Что? – Кью казалась встревоженной.

– Да ничего, – пропела Зи. – Просто… ничего.

– Нет, скажи.

– Не важно.

Зи повела подругу в класс, полный света и цвета.

Это была творческая мастерская. Здесь были мольберты, целые полки с брусками глины, упакованными в пластик, а на стенах – репродукции известных картин («Смотри, мамочка, это работа Климта!» – пронзительно пищала маленькая назойливая девочка, тыча пальчиком). Большие окна во всю стену выходили на улицу. Этот класс располагался на верхнем этаже школы. Отсюда были видны вершины Редайрон, которые втыкали в небо свои заостренные лезвия.

На большом мониторе в передней части класса ровесница Эммочек делала глиняную миску на гончарном круге. Девочка, которую показывали в этом видео, стояла тут же вместе с родителями. Все трое пялились на экран, как будто еще не посмотрели собственный ролик миллион раз. Изготовленная девочкой миска, горчично-желтая и сверху донизу украшенная голубыми полосками, стояла на полке под экраном.

Зи отщипнула еще кусочек лепешки.

– Скучища. – Она громко жевала и роняла крошки.

– Полнейшая скучища, – согласилась Кью и взяла булочку.

Отец юного гончара обернулся и возмущенно взглянул на Эммочек. Зи сказала:

– Давай посмотрим какой-нибудь другой класс.

Она пропустила следующие две двери, потому что эти классы показались ей не особо интересными: там не было других детей, и пока что они так и не видели портфолио «Прирожденный лидер».

А может, его нигде и не выставили, потому что, если Зи набрала слишком мало баллов на Когнаве и если тот человек сказал ее папе правду…

В третьей комнате была семья по виду из Латинской Америки. Они смотрели на фотографии на стене. Мальчик, мать, отец и старушка, видимо, бабушка. Лицо матери мальчика показалось знакомым. Эмма Зи разглядывала ее, пытаясь понять, где она видела эту женщину.

Мальчик разговаривал с доктором Лейтон, которая во дворе школы произнесла речь в микрофон. Кожа у мальчика была смуглая, как у Азры, но чуть темнее. На нем были круглые очки в серебристой оправе. Линзы были не такие толстые, как у Ксандера, но из‑за формы очков мальчик был похож на енота.

– Это очень оригинально, Атик, – говорила доктор Лейтон.

– Спасибо, мэм.

Мальчик чуть приподнял подбородок, и это раздражало.

– Где ты научился делать такие фигурки?

Она медленно, театрально повернула голову, будто осматривала экспозицию музея и хотела, чтобы все видели, как она любуется.

– Я сам научился, мэм.

– Твои родители тобой, наверное, очень гордятся.

– Да, мэм, – сказал мальчик, а потом заговорил с бабушкой на итальянском, или испанском, или еще на каком. Та широко улыбнулась директрисе и внуку. Они еще немного поговорили с доктором Лейтон, а потом направились к двери.

Когда семья вышла, Эмма Зи стала рассматривать фотографии. Их было семь. На двух – фотографии мобиля, подвешенного на потолке какого-то дома. С мобиля свисало штук двадцать бумажных птиц всех форм и размеров. Фламинго, пеликаны, колибри, кардиналы, голубые сойки. На следующей фотографии рядами стояли жилые трейлеры. Увидев макет, Эмма Зи вдруг почувствовала странный прилив узнавания, потому что миниатюра выглядела точь-в-точь как трейлерный парк в округе Бьюла, мимо которого они проезжали каждую субботу по пути к конюшне «Дикая лошадь». На других снимках были бумажные машины, бумажные грузовики, бумажные люди. На узком столике под фотографиями стояли десять бумажных фигурок животных. И среди них – жираф, как две капли воды похожий на того, которого кто-то оставил у Зи в комнате несколько недель назад.