Нечаянный поцелуй - [18]

– Я за вами зайду, – твердо повторил Раф.

Его хитрая усмешка переросла в улыбку. Милую, обаятельную. Его лицо словно осветилось изнутри и ожило, сияя счастьем. Свою улыбку мальчик явно унаследовал от Мортреда. Только она была невинной, не то, что у отца. Так мог улыбаться Мортред до того, как пристрастился проводить дни и ночи в борделях.

Не успел Генрих что-либо ответить, как Рафа и след простыл. Мальчик вприпрыжку возвращался к матери. Генрих видел, как он потянул Дженову за рукав, почти так же, как его, и Дженова наклонилась, чтобы послушать, что скажет сын.

Ее профиль вдруг показался Генриху совершенным.

Он хотел посмотреть, как она отреагирует на слова сына, не разозлится ли на Генриха за то, что тот дал мальчику обещание, которое не собирался выполнять. Но его отвлек рисунок ее рта, мягкая припухлость выступающей нижней губы и нежный изгиб верхней. У него возникло желание прильнуть к ее губам в поцелуе. Когда он целовал ее в последний раз, то явственно различал вкус диких сладких ягод. И ему не терпелось вновь ощутить этот вкус.

Генрих почувствовал, как вскипает кровь. Она сидела по другую сторону стола, но ему казалось, что он улавливает ее запах. У него затвердело в паху, и он стиснул зубы. Безумие! Зачем мучить себя так, если у него нет шансов владеть ею снова? Генрих сделал еще один глоток вина, пытаясь освободиться от наваждения. В зале полно прелестных женщин, настоящих красавиц. Но ни к одной Генри не влекло так, как к Дженове. Он поклялся никогда больше не думать о ней в этом плане, не прикасаться, не погружаться в нее, не видеть, как раздвигаются в стоне наслаждения ее губы…

Генрих снова приложился к вину и осушил кубок. Поставив его на место, он заметил, что Дженова на него смотрит. Ее рука покоилась на плече сына. Ей явно пришлось не по вкусу то, что сказал Раф, а еще меньше мысли Генриха, которые она прочла. Ее прекрасные зеленые глаза излучали отнюдь не дружелюбие. Они жгли его огнем. Кивнув ей, он поднял пустой бокал, словно предлагал выпить, невольно думая, сколько понадобилось бы ему времени, чтобы превратить ее злость в пылкость желания, если бы только он не обещал больше не прикасаться к ней.

Господи, и зачем только он приехал в Ганлингорн?!

Если бы не приехал, не потерял бы над собой контроль, не овладел бы Дженовой, усложнив все до невероятности, превратив знакомую территорию в чужой стан. И ему не пришлось бы притворяться, будто между ними ничего не было.

Генрих полагал, что легко с этим справится. К нему короли обращались за советом, когда возникали неразрешимые проблемы. И вдруг сам он оказался в тупиковой ситуации.

Он не мог выбросить из головы Дженову. Не хотел. На ней было платье красновато-коричневого тона с зелеными, как лесная чаща, рукавами в тон. Перестать о ней думать было все равно что перестать дышать.

Господи, как же он ее хотел!

Мужское естество рвалось наружу, и, если бы он встал, несмотря на наличие туники, все заметили бы неловкость его состояния. Генрих обвел взглядом большой зал и беззаботно пирующих обитателей замка, но видел перед собой башню Адера. Густые тени и снег снаружи, отблески огня на матовой коже Дженовы. Ее тихие вздохи и сдержанные стоны, когда, прижимаясь к нему всем телом, она раскрывалась ему навстречу, молила не останавливаться.

Генрих прерывисто вздохнул. Довольно! Он еще не разучился владеть собой. К тому же он обещал. Он обещал…

Дженова смеялась. Он поймал себя на том, что пожирает ее глазами, в то время как она, указывая на фокусника, говорит что-то сыну с ласковой улыбкой. Кроме фокусника, собравшихся развлекали также акробаты и певцы, и еще карлик, который то и дело нарочно падал. Дженова находила это забавным, и ее мелодичный смех непрерывно звенел в этот вечер в зале, вызывая у окружающих улыбки.

Но Генрих не смотрел на артистов. Он смотрел на нее. Его взгляд блуждал по румянцу на ее щеках, гладкому, высокому лбу, упрямому контуру подбородка. Он ласкал взглядом ее грудь, выделяющуюся под облегающим платьем. И живо представил себе, как берет ее груди в ладони.

Генрих с трудом сдержал готовый вырваться стон.

Это становилось нелепым! Он вел себя как мальчишка, впервые познавший томления страсти, как влюбленный подросток, что это с ним? Ведь он уже обладал Дженовой. Обычно одного раза Генри хватало.

Что же случилось на этот раз? Генри никогда не стремился к близости лишь с одной женщиной. В детстве его редко ласкали, и он не имел возможности узнать тепло домашнего очага. Его отец погиб, сражаясь бок о бок с другими крестоносцами, а мать вскоре после этого променяла сына на Бога. Когда, оставив его, она ушла в монастырь, Генрих поклялся, что никогда больше не позволит женщине властвовать над собой.

Он построил жизнь так, как хотел, и не желал, чтобы какая-нибудь эгоистичная гордячка причиняла ему боль.

Но Дженова не гордая, не эгоистичная. Она его друг. Совсем недавно он чувствовал себя в ее обществе легко и непринужденно. Неужели теперь Дженова заняла место в одном ряду с другими женщинами, которых он соблазнил за прошедшие годы? Но нет, Дженова отличалась от них. Она все еще была его другом, хотя и стала возлюбленной.