Нечаянные грезы - [5]

Она не стала подробно расспрашивать Нину — после ночной смены старшая дочь, у которой было низкое давление и частые головокружения, едва ворочала языком и спала как убитая часов двенадцать подряд, если не больше. И Волоколамовым она звонить не стала: внутренне Мария Лукьяновна была уверена в том, что Муся у них не ночевала, хоть и пыталась убедить себя в обратном. Она представила полный удивленного сочувствия голос Веры Афанасьевны, ее искреннюю готовность помочь — Волоколамова была теплым, отзывчивым человеком. Потом Мария Лукьяновна представила, как, положив трубку, Вера Афанасьевна скажет мужу:

— Представляешь, Маруся Берестова не ночевала дома. А я всегда считала ее серьезной и умненькой девочкой.

И покачает своей кудрявой, как у молодого барашка, головой.

Мария Лукьяновна закрыла глаза и сжала пальцами виски. Позор, какой позор.

Потом она заставила себя открыть книгу — она читала «Печальный детектив» Виктора Астафьева, ибо старалась изо всех сил быть в курсе литературных новинок. Скоро она поймала себя на том, что понимает смысл отдельных слов, но фразы из них составить не может. Она с шумом захлопнула книгу и стала смотреть в окно, за которым безжалостно светило полуденное солнце.

Конечно же, последнее время она уделяла младшей дочери мало внимания. Но не потому, что была слишком занята — Муся с недавних пор стала от нее отдаляться. Более того, порой создавалось впечатление, что она избегает мать. Разумеется, это было досадно, но с другой стороны, во всем этом не было ничего особенного. Муся повзрослела за последний год, выросла физически, а прежде всего интеллектуально: читает запоем Томаса Манна, Пруста, Цвейга. «Анну Каренину» «проглотила» за одну бессонную ночь. Увы, дочка не любит советскую литературу — она откровенно призналась в сочинении на вольную тему, мотивируя свою нелюбовь тем, что современные советские писатели якобы не умеют писать о любви.

Мария Лукьяновна вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.

Она поняла безошибочно, что ее младшая дочка влюбилась.

Звонок застал ее врасплох. Она только что накормила обедом больную мать и уже собралась было с духом позвонить Волоколамовым — больше сил не оставалось жить в неведении, к тому же Мария Лукьяновна придумала повод: она спросит у Веры Афанасьевны, не пришел ли шестой номер «Нового мира». Мария Лукьяновна не смогла подписаться на этот журнал в текущем году, и Волоколамовы любезно давали ей свежие номера.

Она пришла в себя возле калитки. Увидела высокого молодого человека, потом дочь. Открыла щеколду, машинально бросила: «Проходите». Пропустила их вперед. Она шла следом, все больше и больше изумляясь перемене, происшедшей с Мусей. Марии Лукьяновне вряд ли удалось бы выразить словами, в чем эта перемена заключалась. Это была Муся. Но это была не ее дочь Муся.

— Проходите в столовую, — сказала Мария Лукьяновна чужим — слишком низким и спокойным — голосом. Потом поправила перед зеркалом на веранде волосы, застегнула верхнюю пуговицу трикотажной кофточки. — Я сейчас поставлю чайник.

Ей необходимы были эти пять минут, чтоб совладать с собой, осадить внезапно вскипевший гнев, справиться с обидой и болью. А боль была нестерпимой. Она пронзила все существо Марии Лукьяновны в тот момент, когда она увидела, с каким обожанием смотрит дочь на этого высокого подтянутого парня. Мария Лукьяновна поняла в одну секунду, что больше ничего не значит для дочери. Это подействовало на нее убийственно.

Она не спеша достала из буфета чайный сервиз, вазочку с конфетами, печенье. В столовой было слишком чисто и официально. Этой комнатой пользовались только когда приходили гости, а гости у Берестовых собирались не часто.

— Меня зовут Мария Лукьяновна, — сказала она, стараясь глядеть мимо молодого человека. — Я мама Маруси. Вам крепкого чаю?

— Да. Вадим Соколов. — Он встал, наклонил голову. — Извините, что так получилось. Я искренне сожалею о случившемся.

— Нет! Неправда! — У Муси сорвался голос. — Мама, не слушай его! Он ни о чем не сожалеет!

Мария Лукьяновна укоризненно посмотрела на дочку. Та опустила голову, сгорбила спину и вообще вся стала меньше. Но лишь на короткое мгновение.

Она видела, как этот Вадим Соколов крепко сжал руку Муси и нежно улыбнулся ей.

Мария Лукьяновна заставила себя проглотить глоток обжигающе горячего чая и даже откусить уголок печенья. Она вдруг с ужасом заметила, что побелели ее пальцы — на нервной почве подскочил уровень сахара в крови. Она скрывала от всех домашних, кроме Нины, что у нее диабет, и тайком делала уколы инсулина.

— Мамочка, мы с Вадимом полюбили друг друга и стали… возлюбленными, — услыхала она высокий восторженный голос дочери. — Мы очень любим друг друга, мамочка. Мы не сможем жить друг без друга.

— Вы хотите сказать, что… пришли просить руки моей дочери? — поинтересовалась Мария Лукьяновна у Вадима, снова стараясь глядеть мимо него. — Но ведь Марусе еще нет семнадцати лет, она учится в средней школе.

— Ты не так поняла, мама. — Муся вскочила, опрокинув на скатерть свой чай. Отвратительно бурое пятно коснулось своим рваным краем лежавшей на столе правой руки Марии Лукьяновны, и она поспешила убрать ее под стол. — Я… мы пришли сказать тебе, что уезжаем отдыхать на Черное море. На три недели. Да, любимый?