Нецензурное убийство - [72]

— Довольно, — перебил его старший комиссар. — Все мы понимаем язык фактов, а для ваших комментариев придет время потом. Что вы на это скажете, младший комиссар Мачеевский?

Зыга поднял голову и обвел взглядом кабинет. Пилсудский грозно хмурил брови на портрете рядом с гербом, Собочинский нервно постукивал наконечником пера по столешнице, Томашчик торжествовал победу.

— Заявляю: ничего. — Зыга снова посмотрел на воинственный лик маршала на стене, а потом — в глаза Собочинскому. — Не в первый и наверняка не в последний раз мне придется подвергнуться оценке пана коменданта. Я незамедлительно напишу рапорт и положу его вам на стол. Вам — потому что, если говорить о том, что думает о моей работе пан Томашчик, то, полагаю, что… — он снова глянул на портрет, — что, перефразируя любимого Вождя, а ныне премьера, ему бы кур пасти, а не следствию меня учить!

— Вон! — рявкнул старший комиссар. — Оба — вон! Пан Мачеевский, рапорт через час! А вы, пан Томашчик… тоже лучше мне на глаза не попадайтесь.

* * *

Куря в коридоре папиросу, Зыга видел, как Леннерт прохаживается по двору комиссариата, осматривая свой автомобильчик со всех сторон. Когда они возвращались в Люблин на трех авто: «CWS», «пежо» и тюремный фургон, Мачеевскому досталось вести машину адвоката, потому что, не считая старшего сержанта Кудрели, водительские права имелись только у него. По дороге было столько деревьев, в которые он мог врезаться, и хотя бы подпортить фасон кузова…

Леннерт еще раз обошел свою бордовую игрушку. Явно удовлетворенный, даже пожал руку полицейскому, подписал расписку и задним ходом выехал за ворота.

Мачеевский безжалостно раздавил окурок в плевательнице. Когда останки в светлом пальто оказались только мнимым трупом Леннерта, Зыга начал подумывать, не является ли, часом, юрист, хоть и явно замешанный в афере с раскопками в Замке, всего лишь пешкой. Вдобавок — пешкой, которой хотят пожертвовать. Однако когда Мачеевский услышал о нем по радио, а особенно — когда увидел, как тот забирает свою машину, все сомнения исчезли. Он сам когда-то ходил с подобной довольной рожей — когда он, а не Леннерт, стал чемпионом округа. Теперь и адвокат имел повод быть довольным собой: не каждый день выпадает случай оставить с носом всю полицию. Ну, или почти всю…

— Пан комиссар… — услышал он позади голос Гжевича.

Обернулся и увидел, что агент явно собирается загрузить его какими-то бумагами.

— Не сейчас.

Зыга вошел в кабинет. С минуту он боролся с искушением запереть дверь на ключ.

— Если я могу что-нибудь для тебя сделать… — Крафт отодвинул бумаги.

— Спасибо, Генек, но зачем такой трагический тон? — усмехнулся младший комиссар. — Меня еще никто с работы не вышвырнул. Где Фалневич?

— Ждет. — Крафт показал на стенку, за которой работали криминальные сыщики. — Что с рапортом?

— Ничего, передал старику. Завтра с утра совещание всего городского руководства. Ты тоже считай себя приглашенным. А если в самом деле хочешь мне помочь… — Мачеевский понизил голос.

— Да?

— Вымани куда-нибудь Томашчика. Не важно, под каким предлогом, но он должен исчезнуть из-за своего стола на каких-то пятнадцать минут. А потом, будь так добр…

— …и тут же об этом забудь? — спросил заместитель.

— Именно так, — потер руками Зыга.

— Порядок. — Крафт встал. — Фалневич даст тебе знать, когда будет чисто. Ах да, еще одно! — вспомнил он. — Знаешь, кто будет заканчивать дело Биндера?

— Не воеводские? — удивился Мачеевский.

— Воеводские, но не из нашей прокуратуры. Завтра приезжает из Варшавы делегированный судебный следователь. Гричук?… Гриньский?…

Зыга стиснул кулак. Он слышал только об одном судебном следователе с похожей фамилией, и это был последний человек, с которым ему хотелось бы встретиться. Вернее, он с 1920 года постоянно думал, что очень хотел бы встретиться с этим человеком, только не по работе, а в темном переулке.

— Может, Гриневич? — спросил он.

— Ну конечно! — Генек хлопнул ладонью по столу. — Гриневич. Может, это хоть какой-то шанс?

— Не рассчитывай, — буркнул Мачеевский.

Оставшись один, он со злостью пнул столик со старой печатной машинкой. Лязгнули металлические литеры, отъехала вбок каретка. Зыга принялся кружить по пустому кабинету. Инстинктивно ощупал правый внутренний карман пиджака. Там у него лежал последний туз: серый конверт из банка Гайеца. Он в очередной раз мысленно прокрутил способ, каким решил разыграть это последнюю раздачу.

— Чисто, — шепнул Фалневич, открывая дверь.

— Пан или пропал, — пробормотал себе под нос Мачеевский.

* * *

Было начало пятого, когда Зыга и Фалневич вышли вместе из комиссариата. Агент поднял воротник, но это нисколько не помогло. Его пробирал озноб не только от ветра, но и от влажности и недосыпа.

— Может, зайдем куда-нибудь в кабак? — спросил Фалневич.

— Нет, мне надо с тобой серьезно поговорить. Можем поехать ко мне, только у меня там бардак.

— Я живу недалеко, на Конопницкой, — предложил агент.

Они миновали банк Гольдера и пошли в сторону театра. Глядя на старую водонапорную башню на площади, Мачеевский пожалел на миг, что не выхлопотал работу в какой-нибудь, например, Варшаве, о чем ему постоянно долбила Зофья. Факт, у него было бы больше шансов встретить Гриневича, но, как видно, и Люблин не свободен от таких опасностей. Вдобавок здесь, куда ни пойди, он всюду натыкался на места, которые вызывали у него не лучшие ассоциации. А казалось бы, более чем стотысячный город на холмах, можно сказать, маленький Рим…