— Да мы васъ не станемъ удерживать; пробудете нѣсколько дней и съ Богомъ!.. Христосъ съ вами! ужъ молилъ помѣщикъ. — И Христосъ съ вами!
— И на нѣсколько дней не могу!..
— На одинъ день…
— Право, мнѣ время дорого.
— Хоть пообѣдайте съ нами!..
— Очень вамъ благодаренъ, но только…
— А ежели только, — то вы обѣдаете у меня! радостно заговорилъ помѣщикъ, какъ будто и Богъ знаетъ какую штуку сдѣлалъ.
Я уже сталъ забрасывать свою коробку за плечи, но, услыша такого рода просьбу, снялъ съ себя коробку, поставилъ ее на каминъ и снялъ съ себя верхнее платье.
— И отлично!.. И отлично! твердилъ помѣщикъ.
— Я не знаю, чѣмъ заслужилъ такое ваше ко мнѣ расположеніе? отвѣчалъ ему на это я.
— Какъ чѣмъ?.. Очень радъ!..
— Очень вамъ благодаренъ…
— Очень радъ!.. Очень радъ!..
Кто не живалъ въ русскихъ деревняхъ, тотъ не пойметъ, чему такъ обрадовался этотъ господинъ; кто же хоть немного наблюдалъ за деревенскою жизнью помѣщиковъ (въ давно прошедшее время, до 19 февраля), тотъ съ разу вамъ скажетъ, что помѣщикъ этотъ искренно былъ радъ видѣть у себя новаго человѣка; до того пуста была ихъ обыденная жизнь, что они были рады всякому гостю, кто бы онъ ни былъ, будь этотъ гость хоть приходскій попъ или знакомый заѣзжій разносчикъ-володимірецъ, а еще лучше ежели сосѣдъ-помѣщикъ; съ тѣмъ можно и въ преферансикъ по копѣйкѣ передвинуть [1]. Помѣщикамъ между собою не о чемъ было говорить.
— Очень радъ!.. Очень радъ!..
— Покорно васъ благодарю…
Мы вошли въ залъ.
Вы вѣрно знаете, какъ трафаретно расположены помѣщичьи дома и въ деревняхъ, и въ городахъ: передняя, залъ, гостинная, спальня, корридоръ, нѣсколько комнатъ заднихъ и дѣвичья.
И такъ мы вышли изъ передней въ такъ называемый помѣщиками залъ.
— Очень радъ! твердилъ помѣщикъ.
— Очень благодаренъ! въ свою очередь повторилъ и я.
— А какъ васъ зовутъ? спросилъ онъ меня, отъ радости забывши спросить объ этомъ прежде. — Позвольте спросить: какъ васъ зовутъ?..
Я назвался.
— Ну, такъ, Павелъ Ивановичъ, погостите у насъ хоть немножко, хоть нѣсколько деньковъ.
— Этого, къ моему крайнему сожалѣнію, рѣшительно не могу.
— Это почему?
— Дѣла!
— Ну, хоть одинъ день!
Я сталъ раздумывать: одинъ день куда ни шолъ, да къ тому же и ночь, можетъ, не даромъ пройдетъ, свѣчку вѣрно дадутъ, стало быть, можно замѣтки свои нѣсколько въ порядокъ привести.
— Одинъ денечекъ!
— Мнѣ, право, совѣстно!..
— Э!.. Ну, полно!
— Извольте!..
— Вотъ и славно! крикнулъ, обрадовавшись, мой новый хозяинъ: а вотъ сейчасъ и мои барышни придутъ, чтобъ вамъ не скучно было!..
— Очень вамъ благодаренъ.
— Да! Вы пьете водку?
— Д-да!.. Немного.
— Эй!.. Человѣкъ! крикнулъ еще болѣе обрадовавшійся баринъ, — человѣкъ!
Вышелъ лакей.
— Водки!
Человѣкъ пошелъ за водкой.
— Какъ радъ!.. Какъ радъ!.. Какъ радъ! въ сотый разъ твердилъ мой неожиданный хозяинъ.
— Очень благодаренъ, я въ свою очередь тоже въ сотый разъ повторялъ этому барину.
Принесли водку, въ двухъ, по обыкновенію, графинахъ: въ одномъ сладкая, въ другомъ горькая. При этомъ, разумѣется, на подносѣ были и грибы, и селедка, и копченая ветчина и т. д., что обыкновенно бываетъ для закуски при выпиваніи водки: такъ называемыя спохмѣльныя кушанья.
— Какую вы, Павелъ Ивановичъ, изволите водку кушать? ласково спросилъ меня хозяинъ.
— Горькую, Петръ Семеновичъ.
Мы выпили.
— Очень радъ! опять заговорилъ хозяинъ.
— Очень благодаренъ! опять затвердилъ я.
— А можно по другой? какъ-то заискивая, ласково смотря, спросилъ меня хозяинъ.
— И по другой можно!
Мы опять выпили.
— Да вы закусите хорошенько!..
Мы и закусили.
Когда было выпито и закушено довольно, стали влетать къ намъ въ залъ барышни — дочери… Да всѣ причесанныя, да всѣ приглаженныя, да всѣ опрятныя:- хоть сейчасъ въ столицу!.. И куда дѣвалось это прежнее неряшество?! Я думаю, что онѣ не имѣли никакого желанія передъ разносчикомъ очень чиниться, а для самихъ ихъ чистота и опрятность были дѣломъ совершенно лишнимъ; но передъ человѣкомъ ихъ круга, за каковаго онѣ, повидимому, меня приняли, имъ неловко было явиться неглиже, а потому, воротнички на нихъ были безукоризненно чисты, а платья такъ и шурстѣли отъ крахмала.
— Пойдемте въ гостинную, сказана одна барышня, послѣ обычныхъ привѣтствій.
Мы съ барышнями пошли въ гостинную, а баринъ куда то скрылся.
— Ахъ, какъ вы насъ удивили, Павелъ Ивановичъ! залепетали одна за другой барышни.
— Позвольте узнать: чѣмъ?
— Да какъ же, Павелъ Ивановичъ!..
И какъ эти барышни узнали, что меня зовутъ Павломъ Ивановичемъ?.. Можетъ быть, догадливый человѣкъ и скажетъ какъ это онѣ узнали, но для меня это осталось тайною или, какъ говорилъ блаженныя памяти Кайдановъ: покрыто мракомъ неизвѣстности.
— Удивили! Удивили!
— Чѣмъ же?
— Пришли разносчикомъ! лепетала одна сестрица.
— Разносчикомъ! визжала другая.
— Разносчикомъ! подвизгивала третья.
— На это были причины, о которыхъ я уже имѣлъ честь объявить вашему батюшкѣ.
— Какія?.. Какія?.. Какія? сыпалось на меня со всѣхъ сторонъ.
Я сказалъ.
— Что, Павелъ Ивановичъ, въ сухомятку съ барышнями разговаривать?! закричалъ баринъ, входя въ комнату, — пойдемте-ка, выпьемте по одной: скоро обѣдать!
Я глянулъ на барина, баринъ также преобразился: изъ сальнаго халата онъ вылѣзъ и нарядился въ сюртукъ, и былъ — баринъ какъ баринъ, какъ быть должно.
