Небоглазка - [37]

— Что с тобой, Ян?

— Сны. Просто сны. Картонные коробки, больницы, вьюжные ночи. Но хуже, чем прежде.

Он вздрогнул.

— Мне страшно, — говорит.

— Страшно.

Я задрожала от собственных страшных снов.

— Ян, как ты думаешь: это ужасно — быть нами?

— Не знаю. А каково быть кем-нибудь еще? Хотя — иногда это ужасно, правда. Иногда это паскуднее всего на свете.

— Давай убежим, — сказала я. — Прямо завтра. Нет, сегодня.

— Давай.

— Куда?

— На пустоши?

— Да, на пустоши! Ты только представь!

Мы смотрели на черную линию горизонта и воображали себя там: как мы шагаем по вереску, перепрыгиваем через ручейки, загораем на мягком зеленом дерне, а вокруг кричат кулики и пахнет торфом.

— Здорово! — сказала я.

— Здорово!

Мы засмеялись.

— Ян, как ты думаешь: мы всегда будем убегать?

— Не знаю. Может, как подрастем, не будем. Или когда у нас появятся собственные дети и о них нужно будет заботиться.

На мгновение я увидела эту картину: мы с Яном в далеком будущем, с детьми. Лишь на мгновение, мельком. Я ничего не сказала, но Ян, кажется, тоже это увидел.

— Может, это и ужасно, — произнесла я вслух. — Но мне все равно очень нравится.

— Очень нравится что?

— Быть живой, быть собой, быть в этом мире, здесь и сейчас.

Он усмехнулся:

— Да, это чертовски здорово. Чертовски здорово! Мы встали и побрели по пустырю в сторону Сент-Габриэля. Солнце поднималось все выше. Ян придержал меня за локоть, заставил остановиться. Уставился назад, туда, откуда мы пришли.

— В чем дело?

— Не знаю. Ни в чем.

Идем дальше, а он все оборачивается и оборачивается.

— Мы ведь не спим? — спрашивает.

— Нет, не спим.

— А почему же я все время вижу сны, Эрин?

9

«Белые врата». Чугунные ворота, бетонный двор. Уилсон таращится в окно, как будто за наши спины, сквозь нас, на что-то в тысячах километров отсюда. Январь все оборачивался, когда мы подходили, когда входили в ворота, когда шагали к дверям. Оборачивался, будто есть что-то там, у нас за спиной, и оно выслеживает, ищет. Мы зашли внутрь. Полная тишина. Сели в игровой за спиной у Уилсона. Пыль кружилась, поблескивая, в солнечных лучах, падавших из окна. Январь совсем притих. Только держит меня за руку.

Я заглянула ему в глаза:

— Что с тобой?

— Только не уходи! Побудь со мной, Эрин.

Шаги у нас над головами. Оборачиваюсь, вижу Небоглазку и Мыша, они вместе спускаются по лестнице. Небоглазка помахала мне рукой и просияла улыбкой. Мыш зевал и протирал глаза. Морин спустилась за ними, все еще в халате и босиком, с распущенными нечесаными волосами. Стоит в дверях, а Мыш и Небоглазка подошли к нам. Мы с Морин посмотрели друг на друга. Недоверчиво, с опаской; но я знала, что мы постепенно начали сближаться. Я знала, что наша история поменяла ход. Я вздохнула, подумала о маме и почувствовала, что она улыбается.

— Янви Карр, брат мой! Ты далеко вдалеке? — спросила Небоглазка.

Он посмотрел на нее изнутри своего сна.

— Янви Карр хорошее хорошего. Сильнее сильного!

Они с Мышем сели на пол. Стали играть с Писклей.

Мама пела у меня внутри.

От стола Уилсона раздался глубокий вздох. Потом еще. Январь подошел и встал рядом с ним у окна. Я сзади коснулась его плеча. Он, не оборачиваясь, взял мою руку и притянул меня к себе.

— Эрин! — произнес он одними губами.

Мы смотрели на светлые дома, поблескивающие дороги, зеленые сады, красные крыши, птиц, порхающих и кружащихся на фоне широкого неба. Мы молча смотрели и ждали.

Она пришла, видимо, со стороны пустыря над рекой, мимо домишки с садом. Теперь ее было видно из окна, она стояла на пересечении двух улиц. На ней были голубые джинсы, черная кожаная куртка, на спине — красный рюкзак, как будто она возвращается из похода. Озиралась растерянно, пока не увидела «Белые врата». Некоторое время она смотрела на здание. Ветер трепал светлые волосы, бросал пряди в лицо. Она оглянулась туда, откуда пришла, и, похоже, собралась повернуться и пойти обратно. Но направилась вперед. Сперва нерешительно, все время осматриваясь, но потом расправила плечи, тряхнула головой так, что волосы разлетелись, и мы увидели, как поблескивают ее сережки. Зашагала быстрее, увереннее. Черный асфальт у нее под ногами блестел, как вода, и казалось, что она ступает по воде, идет через воду. Она подошла ближе, вступила в ворота, и мы разглядели ярко-красную помаду, бледное лицо с резкими морщинами, неспокойные блестящие глаза. Одежда у нее была вся в пыли. Джинсы порваны на коленке. На куртке прореха. Мы видели, какая она напуганная, какая потрепанная, но видели и то, что Январь был прав. Она была очень красивая. Она вошла в бетонный двор, увидела, что мы смотрим из окна, и снова застыла в страхе и смятении.

— Эрин! — выдохнул Ян.

— Смотрите не отрываясь! — пробормотал Уилсон Кэйрнс.

Когда она снова тронулась с места и зашла в подъезд, руки у Яна не задрожали, дыхание не участилось. Он только погрузился в глубокую-глубокую тишину. Я шагнула от окна вместе с ним. Небоглазка подняла на нас свои чудесные глаза, видевшие небо сквозь все горести мира. Она тронула Января перепончатой ладошкой, когда он проходил мимо.

И вот она стоит в вестибюле.

Как они узнали друг друга? Старые сны. Память вьюжной зимней ночи. Любовь. Смотрят, не могут глаз отвести.