Небо остается синим - [58]

Шрифт
Интервал

Наконец-то центральная улица! Гайнал облегченно вздыхает. Странной кажется улица в этот ночной час. Витрины залиты ярким светом, а на них некому глядеть. Тротуары, на которых обычно суетится, пестреет народ, — пусты. И так необычна здесь эта тишина, что кажется, даже безмолвные манекены тяготятся ею, вот-вот они задвигаются, заговорят, засмеются, только бы нарушить тягостный покой.

— Глупенькая ты, Бартошнэ, — каждый день твердит ей соседка по цеху, за свою любовь к болтовне прозванная «сорокой». — Бросить такого мужа! Помяни мое слово, ты еще вернешься к своему благоверному, как миленькая вернешься!

Гайнал старается не обращать внимания на ее слова. Не до разговоров ей сейчас. Работа с непривычки так изнурительна!

Скоро месяц, как работает Гайнал на мебельной фабрике, в полировочном цехе. Трудно. Первые дни казалось, не хватит сил дотянуть до конца смены. Ныли руки и ноги, в глазах темнело, вот-вот упадет. Но она не падала, только вытирала со лба крупные капли пота.

Может, соседка права, напрасно она все это затеяла? Недавно вернулась Гайнал домой, усталая, разбитая, еле ноги волочила. Агнесса проснулась, взглянула на мать сонными глазами и спросила капризно и настойчиво:

— Когда мы поедем к папе?

«Правильно ли я поступила?» — в который раз спрашивала себя Гайнал, кусая губы.

На фабричной улице шумно и многолюдно, как днем. Спешат в ночную смену рабочие. Многие едут на велосипедах и мотоциклах.

— Подвезите! — раздаются шутливые девичьи голоса, а ходу до фабрики осталось несколько минут! Девушки забираются на багажник, острые шуточки летят по их адресу, старики лукаво улыбаются, вспоминая молодость, женщины смеются. Говор и смех гудит в узких улочках, как эхо в ущелье.

— Ты что сегодня такая кислая? Видать, от мужа здорово досталось! — шутит, догоняя Гайнал, знакомый станочник из художественного цеха.

Бартошнэ улыбается, от его шутливо-ласковых слов легче становится на сердце.

«Почему они все так веселы и доброжелательны? Уж не притворяются ли?» — ревниво думает Гайнал, вглядываясь в лица людей. Заступит на работу ночная смена, и на улице снова станет пусто и тихо, только фабрика, сопя и ворча, как добродушный бессонный зверь, будет охранять спящий город. В тишине особенно явственно слышен ее тысячемоторный гул, он льется по улицам, уплывает за город, теряется в лесистых карпатских склонах.

На фабричном дворе всё вверх дном — идет реконструкция корпусов. К одному пристраивают крыло, над другим возводят новый этаж. Бартошнэ пробирается между грудами кирпича, осторожно обходит ямы с известью. Большой двор, можно заблудиться! Над фанерным цехом плывут, серебрятся в свете фонарей мохнатые облака пара. Ветер рвет их на куски, несет по темному небу. В цехах кипят котлы, а в них, как гуляш в кастрюле, варятся огромные деревянные кругляки.

В свой полировочный цех Бартошнэ заходит последней.

— Ну-ка, Гайнал, покажи, что у тебя сегодня в сумке? — кричит через весь цех полировщица Сидоли. Все знают, что Бартошнэ никак не привыкнет есть по ночам, и подсмеиваются над ней: благородный желудок. Соседки суют ей то кусок колбасы, то копченого сала. Но Бартошнэ благодарит и отказывается.

В раздевалке толпится народ. Укладывая в шкафчики платья и надевая спецовки, женщины быстро обмениваются новостями:

— Слыхали? Наша Эржи должна была ехать с кружком самодеятельности в Чехословакию, а муж ее не пускает! «Или вместе едем, говорит, или сиди дома!»

— А мы к нему всем цехом пойдем, предъявим ультиматум!

Гайнал улыбается: откуда они всё так быстро узнают? А работают как ловко! Когда же она научится? Бартошнэ никак не может понять, что надо применять раньше — терпентин или шеллак? А пемза? Когда ее применяют: при первой прокладке или при второй? Недавно Гайнал испортила дверцу шкафа, но ее никто не упрекнул за это. Одна из полировщиц молча все переделала и, только закончив работу, проворчала негромко:

— Учи вас, завтра помиришься с мужем — и прощай фабрика. Не ты первая, не ты последняя!

И Гайнал не знала — сердиться ей или благодарить?

Смолкают разговоры, гудят машины, что-то выкрикивает мастер. Сигналит во дворе мотовоз, свистит маневрирующий поезд. Ночь словно войлоком окутывает фабрику: глуше звучат голоса, ровнее гудят машины…

Гайнал склонилась над дверцей шкафа, тряпка привычно скользит по деревянной поверхности, и снова неотвязные мысли роятся в голове. «Не понимаю тебя, Гайнал…» — всплывает в памяти. «Не понимаю…» — вторят станки. Кто, когда понимал ее?

Жизнь разворачивается перед ней, как широкая лента фанеры с кругляка на лущильной машине. Она вглядывается в прошлое, стараясь понять, когда же все началось…

…Тибор пришел за ней утром. «Так рано?» — удивилась она. А сама еще с вечера собрала свои вещи и всю ночь не спала от волнения и нетерпения. Потом попрощалась с теткой, окинула взглядом узкий и длинный двор. Почему ей запомнился желтый портулак у забора? Когда он вырос? Обычно в их садике цветы не росли, тетка говорила, что земля здесь соленая.

«Вот мы и дома!» — сказал Тибор, толкая высокую решетчатую калитку. Роскошный особняк, терраса, залитая солнцем, — неужели она будет здесь жить? Ей показалось, что она попала в царство роз. Белые, как девушки в подвенечных нарядах, розы, словно поджидая Гайнал, выстроились вдоль длинной, посыпанной желтым песком дорожки. Красные георгины покачивали тяжелыми, мохнатыми головами — может, предупреждали о чем-то?


Рекомендуем почитать
Улитка на ладони

«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.


Клятва Марьям

«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.


Кружево

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дождь «Франция, Марсель»

«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».


Алгебра

«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».


Душа общества

«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».