Небо над дорогой - [103]
— Ис-ку-пи-тель-ни-ца, Ис-ку-пи-тель-ни-ца! — самозабвенно скандировала толпа.
Они не слушали её. Неважно, что она там говорила, — она качала толпу такой эмпатической подачей, что меня аж выкручивало. Казалось, сейчас пар из ушей пойдёт — такой прессинг безумия, отчаяния и безнадёги шёл от этой маленькой девочки. Боже, что они с тобой сделали, Настя?
— Идите, займитесь любимым делом! Творите хаос и саморазрушение! Вперёд, несите боль и зло! Уничтожайте себя!
— Да! Да! Искупительница! — орали вокруг.
Кто-то уже приступил к делу — тощая черноволосая тётка сосредоточенно билась головой о трубу моего кенгурятника, два мужика лупили друг друга палками, из темноты доносились одиночные выстрелы — кто-то стрелялся сам или помогал соседу. Толпа откатывалась от сцены назад, к дымным кострам, слабому алкоголю и неумелому насилию.
Мы вылезли из УАЗика. Я оттащил тётку с разбитой башкой от кенгурятника.
— Не об мою машину, — строго сказал я ей, — иди обо что-нибудь другое убейся.
Она послушно убрела куда-то в темноту, а мы с Криспи пошли в сторону дверей в здание. Туда, насколько я успел заметить, ушла Настя.
— Куда прётесь! — грубо сказал мужик на входе. Кажется, тот самый, что со сцены объявлял. А может, и другой.
— Идите, идите отсюда! Туда, вон, валите, быдло пьяное. Пейте, деритесь, трахайтесь, сдохните. Сюда не лезьте.
У него в руке полицейская глушилка, но чёрта с два она ему помогла. Я просто двинул ему пинком по яйцам и добавил прикладом по башке. Он так и повалился кулём. Альтери не бойцы, это всякий знает. Глушилку я подобрал и отдал Криспи. Просто чтобы в руках не тащить.
Мы прошли тёмным коридором, распахивая все двери по дороге. В последнюю меня пытались не пустить аж двое, но они оказались ещё менее убедительными, чем тот, на входе. Я всё-таки адски разозлился.
Небольшая тёмная прихожая, скрипнула старая дверь. Полоска света.
— Ну, привет, Настя, — сказал я сидящей ко мне спиной за столом девочке.
— Здравствуй, Сергей, — ответила она, — ты, наконец, пришёл меня убить?
— Может, начнём с чаепития? — выдвинул альтернативное предложение я.
На краю стола стоит чайник, чашки, тарелки с бутербродами.
— Да, я попросила принести чай, когда почувствовала вас в толпе. Можем поговорить, если хочешь. Но на самом деле не о чем. Да и не с кем, — вздохнула она.
Так она это сказала, что аж сердце резануло. Криспи молча разлила чай по чашкам, внимательно глядя на девочку.
— Спасибо, тётя Криспи, — сказала та, — Вы зря себя вините. Это я во всём виновата. Меня надо убить, чтобы всё это закончилось. Хорошо, что ты пришёл, давно пора.
— Э… Я не специалист по истреблению детей, извини.
— Я всё обдумала, Сергей. Не надо меня жалеть, я чудовище. Гляди.
Она сняла тёмные очки, в которых сидела, несмотря на полутьму. Глаза её, некогда льдисто-голубые, теперь сияют нечеловечески густым синим цветом, как железнодорожный светофор.
— Тебе идёт, — постарался не дрогнуть голосом я. — Стильно выглядишь. Причесать бы, конечно, не помешало. И, кстати, рад, что мы теперь на «ты».
— Спасибо, — она рефлекторно пригладила белые волосы, — ты добрый человек, Сергей, хотя постоянно на себя наговариваешь. Но ты не переживай, мне не страшно умирать. Вокруг меня теперь все умирают. Я специально собрала их тут, чтобы они не разбежались, пусть уничтожат друг друга. Я убиваю их, ты знаешь? Они умирают от ран, десятками в день, и я чувствую каждую смерть. Но если я перестану это делать, они будут убивать других. Все, кто вокруг меня, впадают в безумие. Может, и ты впадёшь, Сергей. Не хочу этого видеть. Убей меня, пока не началось.
— Не чувствую в себе никакого безумия, — пожал плечами я.
— Может быть, — кивнула она, — ты всегда был устойчивым. Как те, за дверью. Ты их не убил.
— И не пытался. А кто они?
— Не знаю. Какая разница? Они думают, что используют меня. У них в голове какие-то глупости — власть, Вещество и прочий мусор. Они настолько безумны, что моё безумие их не берёт. А за вас я боюсь. Я стала гораздо сильнее, ты знаешь?
— Вижу, — кивнул я. — Кстати, там твой названный папашка объявился. Переживает за тебя. Ждёт.
— Жаль его, — равнодушно ответила Настя, — но он утешится. У него скоро настоящие дети родятся.
— Ты тоже вполне себе настоящая. И уже есть.
— Меня нет. Я почти мёртвая.
— Ох уж мне эти подростковые суициды! — я покосился на Криспи, она покраснела. — Знаешь, девочка, никакое ты не чудовище. Ты — личинка Хранителя. Я такую уже видел. Она тоже рвала себе волосы во всех местах и пыталась об стену убиться для общей пользы. Но потом твой папка ей лекции в школе читал, и ничего — сидела, глазами синими лупала.
— Не утешай меня. Я вижу, что я делаю с людьми!
— Ничего особенного. Люди постоянно это сами с собой делают. Тут им просто с детства гвоздь в башку заколачивают, чтобы не дёргались, а ты для этих гвоздей как магнит. Вон, видишь, Крис сидит, чай пьёт, не бежит кусаться? А знаешь, почему?
— Почему? — заинтересовалась Настя.
— Потому что в ней мотивационная программа давно уже слетела. Она привыкла без неё жить, не действует на неё твоё колдунство.
— Слетела? — удивилась Криспи.
