Небесное созданье - [17]

— Ну и ладно, — легко утешился он, — пусть будет пешка.

Алексей ощипал рябчиков, опалил на воле, чтобы в избушке не пахло жженым пером, выпотрошил, промыл и поставил вариться. Вытерев руки, сел к столу, задумчиво глядел на Алену.

— Я жду, — молвила она.

— Короче, так… — заговорил он, тяжело вздохнув. — Мы с Дымком только коозунский перевал вывершили, и тут в небе — гул. Совсем близко. А туман плотный, ничего не видать. Потом — какой-то грохот. И — тишина. Веришь, волосы под шапкой зашевелились. Понял: вертолет за Чедор зацепился. Есть там гора такая, высокая, острая. Местная царица гор. Вертолет и скатился по ее склону к обрыву в ущелье. Завис над самой пропастью. Я-то сначала к Чедору помел, где звук оборвался, а Дымок, смотрю, левее берет. К вертолету меня и вывел. Точнее, к тому, что от него осталось. Зрелище, скажу тебе, не для слабонервных. Ну и тут усатый летчик из кабины вылезает ногами вперед, что-то тащит за собой. Вся щека в крови, рана рваная, глубокая. Меня увидел и говорит: «Сначала — девушку». Он тебя за капюшон волок из кабины. Велел мне оттащить тебя подальше от обрыва, а сам полез обратно — в вертолет. Сказал: «Там Вовка и еще двое». Вот почему я знаю, что вас там было пятеро. Ну, оттащил тебя, иду назад и тут, прямо на моих глазах, вертолет рухнул вниз, в ущелье. — Алексей горестно сморщился и в отчаянии махнул рукой. — Видать, центр тяжести переместился, когда он забрался внутрь. Я еще говорил ему: нужна веревка или трос, чтобы закрепить вертолет, он ведь едва держался на краю. Дунь ветерок и унесет. Но летчик меня не слышал. Видать, едва живой был, плохо соображал.

— Он меня и спас, — прошептала Алена сквозь накатившиеся слезы.

— Короче, боец был, — сказал Алексей и поднялся. — Пойду покурю, а ты тут проплачься, да успокойся. На волосок от смертушки была, но господь Бог не дал тебе сгинуть. Значит, жить будешь долго и счастливо. Ладно… Вернусь — станем обедать. Хотя напрасно мы этот разговор сейчас затеяли. Надо было подождать.

Вышел из избушки, закурил. В лунке, под кедром, лежал Дымок. Увидев хозяина, поднялся, потянулся на лапах и подошел.

— Ну что, никто к нам не идет и не летит? — спросил Алексей. — Я все жду: вдруг ты залаешь на кого-нибудь, а ты молчишь. — И поглядел в небо, в его чернильную синеву, которую можно увидеть только высоко в горах. Солнце сияло над кедрами, серебря снега, и тишина стояла ласковая, благостная. «Не летят что-то спасатели», — озаботился он. Глянул в низовья, куда уходил, едва угадывающийся под выпавшим снегом путик, но и там — первозданный покой в снежной перенове. Настроение было пасмурное, в отличие от природы, но нашел силы одернуть себя: «Не впадай, Леха, в панику. Все проходит, и это пройдет, как сказал кто-то мудрый. Сам взбодрись, и гостью утешь».

В избушку вернулся с ясным лицом.

— Погодка — прелесть, — энергично заговорил он. — Небо синее-синее. И солнышко светит. Выше нос, Алена. Придут твои спасатели, никуда не денутся. Все у тебя будет хорошо. Вот увидишь. — Однако, его веселый тон никак не взбодрил девушку. Глубокая задумчивость сквозила в темных, неулыбчивых глазах, и она никак не отозвалась на его слова. — Ну что, сядешь к столу или поешь в постели? — спросил он мягко.

— Попробую сесть. Так надоело лежать…

— Это правильно, — похвалил Алексей, — будем с лежачего режима переходить на ходячий. А для этого тебе надо одеться. — Снял с гвоздя вязаный костюм, положил на нары. — Штаны самой, конечно, не надеть? — спросил и, не дожидаясь ответа, принялся осторожно одевать ее. Нашел свои запасные вязаные носки, надел ей на ноги. Стряхнул с ног валенки, в которых ходил в избушке, обул Алену. Сам довольствовался обрезанными резиновыми сапогами, найденными под нарами. Развернул девушку лицом к столу. — Теперь, вроде, подходяще. Ногу в колене не сгибай. Лучинки послабее гипса, учти. — Принес из-за печки подсохший костыль. — Придется походить с этой клюкой, пока нога не подживет. Не шибко красивый костылек вышел, зато крепкий и надежный.

— Это что, мне? — спросила растерянно и вертела в руках костыль, не зная, как его держать и как к нему приспособиться.

— Кому же еще.

Благодарно улыбнулась.

— Спасибо.

— На здоровье. Давай-ка, попробуй рябчиков. — Поставил перед нею парящую миску, а на середку стола водрузил мешочек с сухарями. — Жалко, вся мука в базовой избушке, а то бы лепешек напек.

Алена попила бульону и принялась за мясо.

— Какая вкуснятина, — проговорила она с удивлением. — Раньше слышала: рябчики, рябчики. Думала, как цыпленок. А вкус совсем другой, нежный-нежный. И аромат какой тонкий, деликатесный.

— Главное, больше ешь, скорее поправишься.

— Да я уж и так вспотела от еды.

— Не от еды вспотела, от слабости. Вон ты какая бледная, исхудалая. Ну ничего, я тебя тут откормлю. Розовенькая будешь.

— Как вон та? — лукаво кивнула себе за спину, где, на потолке, красовалась картинка с голой девицей.

Алексей пристыженно опустил глаза, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Он уже и раньше подумывал, что надо бы снять картинку, а потом махнул рукой: чего из себя святошу корчить? Висит и пускай себе висит. Да он уже и привык к ней.